Офицеры и джентльмены

– А знаешь, дядя, – сказал он вечером, когда они с Гаем готовились ко сну, – сдается мне, мы с тобой одни не боимся прыгать, причем за себя не поручусь.

Когда свет всюду погасили, Людовик выбрался из своего логова и побрел к «деревьям». Несколько минут он вдыхал запах сырой листвы, впрочем, не вызывавший приятных воспоминаний, потом вернулся к себе и записал: «Тот, кто слишком интересуется внешним миром, в один прекрасный день может оказаться перед запертыми воротами собственного дома».

То была не совсем свежая pensee. Людовику она попалась в журнале, что сэр Ральф выписывал (и выбрасывал); теперь же всплыла в памяти, вероятно, потому, что в некотором роде отражала ситуацию.

6

Следующее утро выдалось безветренным, с намеками на ясный день – иными словами, погода для прыжков была идеальная.

– Если никакой циклон не объявится, – заметил ведущий инструктор с осторожностью, с какою, из боязни сглазить, говорят о подарке судьбы, – мы с вами, джентльмены, к концу обучения и ночное десантирование совершим.

Он раненько проверил зону выброски, которая представляла собою пустырь в нескольких милях от базы, на предмет маркировки и оснастился рупором для увещевания своих подопечных сделать шаг в пустоту. Команда прибыла на аэродром, где ее, похоже, вовсе не ждали.

– Вот так всегда, – проворчал офицер-отправитель. – У них и дел-то никаких, кроме одного: подготовить для нас площадку, а все равно умудряются до последнего дотянуть.

Дюжина офицеров засела в портативной металлической палатке и стала слушать джаз по радио. Офицер летного состава смотрел, смотрел на них поверх «Дейли миррор», да и вышел.

– А нельзя как-нибудь звук убавить? – взмолился Гай.

Просьбу уважили, однако после короткой передышки из-за двери показалась рука в серо-голубом рукаве, нащупала пимпочку, и децибелы ударили с удвоенной силой.

Через полчаса вернулся офицер-отправитель. Сопровождал его молодой человек, читавший «Дейли миррор».

– Я все уладил, – сказал отправитель. – Готовы, джентльмены?

Теперь офицеры заметили, что офицер летного состава кое-что добавил к своему костюму.

– Вообще-то, наш аппарат еще не прошел плановый техосмотр, – произнес он. – Но мы и без техосмотра обойдемся.

«Клиенты» проследовали по взлетно-посадочной полосе, забрались в видавший виды самолет, экипировались. Офицер-отправитель бегло осмотрел каждого. Вытяжные тросы крепились к стальной балке над трапом. Чрево самолета почти не пропускало свет. Гай сел рядом с Гилпином: его номер был восьмой, Гилпина – седьмой; в таком порядке они прыгали на тренировках.

– Скорей бы уж начинали, – вздохнул Гилпин. Следующую его фразу заглушил рев моторов. Гилпин позеленел лицом.

Пока что о прыжках речи не шло – курсантов просто «катали», дабы они привыкли к условиям полета. Их не собирались десантировать в конкретную зону – самолет делал широкий круг над морем и возвращался на побережье. Из иллюминаторов почти ничего не было видно. Парашютные сумки и ремни давили, жали и резали куда сильнее, чем на земле. «Клиенты» сидели сгорбившись, в темноте и грохоте, и вдыхали запах топлива. Наконец офицер-отправитель с помощью сержанта открыл люк.

– Приближаемся к зоне выброски, – произнес отправитель. – Первой паре приготовиться.

Первым был де Суза. Он скользнул в люк точно по мановению офицерской руки. Его место занял номер три.

– Подождите, – велел отправитель. Между прыжками полагалось выдержать минуту, чтобы самолет успел сманеврировать. Вскоре Гилпин с Гаем оказались лицом к лицу. Под ногами отчаянно вращалась земля. – Вниз не смотреть. Следите за моей рукой, – скомандовал отправитель. Гилпин не поднял глаз. Тогда отправитель рявкнул: – Номер семь, прыгайте!

Однако Гилпин не шевельнулся. Ноги его болтались над бездной, пальцы на кромке отверстия побелели, взгляд был устремлен вниз. Офицер-отправитель дождался, пока машина завершит небольшой круг, и скомандовал в адрес Гая:

– Номер восемь, ваша очередь. Прыгайте.

Гай прыгнул. Он точно окунулся в густой воздух и на секунду потерял сознание. Чувства вернулись уже очищенными от грохота, вони и самолетной тряски. Гая окутал бессолнечный, жидкий ноябрьский свет. Одиночество достигло апогея.

Гай испытал экстаз почти абсолютный. Так земной душе дают вкусить райского блаженства – и тут же отнимают: еще, дескать, не время. Он очутился в locum refrigerii, lucis et pacis[119]. Самолет ревел далеко – так далеко, наверно, будет от Гая в момент смерти крутящийся земной шарик. Гай словно сбросил оковы плоти – костей, мышц и нервов; он парил свободно. Парашютная экипировка, столь раздражавшая в тесном, темном, грохочущем самолетном чреве, теперь, можно сказать, незаметно поддерживала его на весу. Гай был вольный дух; стихия, данная ему для полета, была чиста, как в день Творения.

Экстаз кончился слишком скоро. Гай не завис в воздушном потоке – он падал, и падал стремительно. Его преследовал несносно громкий голос:

– Номер восемь, контролируйте конечности. Следите за стропами. Колени вместе!