Офицеры и джентльмены

Пол в комнате майора заполонили блюдечки с молоком, мясным соусом, американскими консервами, вултонской колбасой и прочей снедью – включенной в паек, выдаваемой по карточкам, доступной исключительно на черном рынке. Крохотный пекинес, устроившийся теперь под Людовиковой кроватью в ворохе рваных газет, расплескал и рассыпал все, что мог, – ни одно из предложенных блюд ему, похоже, не понравилось. Пекинес был прелестен – и лупоглаз, как Людовик. Сам же майор стоял на четвереньках перед кроватью, издавая слышные за дверью звуки; если бы не форменные штаны и, благодаря им, не ассоциации с Джамбо Троттером в бильярдной, фигура была бы совсем балаганная, поскольку откляченным задом нарывалась на смачный пинок. Людовик поднял на Фриментла взгляд, излучающий тихое счастье, без намека на замешательство либо неудовольствие, вызванное вторжением. Людовик жаждал со всем светом разделить переполнявший его восторг.

– Только посмотрите на маленького паршивца, – нежно произнес Людовик. – Что я только ему не предлагал – ничего не ест. Я уж заволновался. Думал, он болеет. Хотел врача вызывать. На секунду буквально отвернулся – а этот гаденыш успел уговорить последний номер «Спасения». Каков аппетит! – И сладчайшим, а для капитана Фриментла кровь створаживающим голосом – вероятно, таким в его представлении говорили страстно влюбленные – майор Людовик обратился к щенку: – А что скажет добренький дядя капитан по работе с личным составчиком, когда узнает, что песинька ничего не кушает? А что скажет добренький дядя издатель, когда узнает, что песинька сделал с его умненьким, интеллектуальненьким журнальчиком?

* * *

Гай тем временем лежал на больничной койке, от которой расстояние до Людовика и его «песиньки» было менее мили. Каменные мешки, помянутые де Сузой, действительно регулярно отверзались и поглощали членов вооруженных сил его величества. Так же случилось и с Гаем: его одели во фланелевую пижаму со штампом, на ногу наложили гипс, и Гаю казалось, что он потерял всякие права на свою конечность. Его оставили в палатке наедине с радио, которое заглушало даже беснующийся ветер. Сама же палатка являлась не чем иным, как палатой интенсивной терапии при аэродроме. Сюда Гая перенаправили из госпиталя, где молодой врач сообщил ему, что в лечении он не нуждается («Полежите с месяц, старина, а там мы вашу ногу осмотрим и гипс снимем. Отдых вам впрок пойдет»).

Однако отдых впрок не шел. Других пациентов в палатке не было. Гаю полагался только одиночный санитар; в первый же день, едва удалились накладывавшие гипс, этот юноша присел на кровать и заявил:

– Я – отказник.

– Вас не взяли в действующую армию? – без интереса переспросил Гай.

– Нет, я отказался от службы по убеждениям.

И юноша долго и пространно, под грохот джаза, излагал Гаю эти убеждения. Оказались они не политического и не религиозного, а оккультного свойства; еще Гай понял, что за основу тут взяты параметры Великой Пирамиды.

– Хотите, я вам книжку на эту тему принесу, если, конечно, вас зацепило?

Парень оказался незлой; впрочем, облегчение страданий больного, видимо, также не вязалось с его убеждениями. Гай спросил, нет ли чего-нибудь почитать.

– Как-то раз забрели сюда благотворители с книжками. Кажется, их в шею прогнали. В любом случае такие книжки все равно никто не читает. А своих книжек у нас нету. Приказы по телефону получаем.

– Вы можете избавить меня от этого адского грохота?

– А тут разве грохот?

– Я имею в виду радио.

– А, это. Не, не могу. Так нарочно сделано. Чтоб на весь лагерь слышно было. И вообще, это не прямой эфир, а запись. Да вы скоро привыкнете, замечать перестанете.

– Где моя одежда?

Убежденный отказник рассеянным взглядом обвел палату интенсивной терапии.

– Здесь ее точно нету. Наверно, в госпитале осталась. Это вам к офицеру-администратору надо.

– Как его найти?

– Он раз в неделю делает обход.

– Послушайте, – начал Гай, – мне необходимо выбраться отсюда. Пожалуйста, позвоните в парашютную школу и попросите приехать капитана Фриментла.

– Никак не могу.

– Господи, почему?

– Звонить разрешается только офицеру-администратору. Номер телефона знаете?

– Нет.

– На нет и суда нет.

– Можно мне по крайней мере встретиться с этим администратором?

– Придет он – вот и встретитесь.

В течение целого мучительного дня Гай смотрел на рифленую железную крышу. Над ним вопил, пульсировал, бесновался джаз. Санитар регулярно приносил чай и менял тарелки с несъедобной субстанцией. На вторую ночь решение бежать оформилось окончательно.