– Я тут добыл вам книжек. В кабинете командира эскадрона, – сказал он и шлепнул на тумбочку два истерзанных иллюстрированных журнала, кои – видимо, потому, что издавались по образу и подобию подростковых юмористических журналов, – носили название комиксов; впрочем, если бы не розничная цена, правильнее было бы именовать их «кошмар за пенни», ибо сюжеты были мерзопакостные – и практически не отличались друг от друга.
Приземлился самолет.
– Это парашютисты? – спросил Гай.
– Вот чего не знаю, того не знаю.
– Прошу вас, не в службу, а в дружбу, сходите, выясните, не пострадал ли кто из ребят.
– Думаете, мне дадут такую информацию? Кстати, они и сами не в курсе. Просто сбрасывают парашютистов с верхотуры и летят себе спокойненько на базу. А уж людей или там трупы наземный личный состав собирает.
Гай принялся листать «комиксы» командира эскадрона.
Таково уж было свойство де Сузы – всюду сеять панику.
Немного нашлось бы обстоятельств, способных тронуть Джамбо сильнее, нежели известие о том, что алебардщик оказался в лапах военно-воздушных сил. Тот, кто не водил с Джамбо короткого знакомства, никогда бы не заподозрил в нем человека быстрой реакции. В случае с Гаем обычный легкий аллюр Джамбо преобразовался в бешеный галоп. Не только сам Джамбо в автомобиле, с водителем и денщиком, но и главный врач транзитного лагеря в своем автомобиле и со своей свитой, да еще карета «скорой помощи» со всей командой поспешили из Лондона в Эссекс. Все верительные грамоты были предъявлены, вольная подписана кем надо; Гаеву одежду забрали из госпиталя, багаж – из учебного центра, а самого Гая – из палаты интенсивной терапии; он возвратился в Лондон, в свою тихую комнату, прежде чем де Суза, Гилпин и прочие «клиенты» расселись в автобусе, который должен был доставить их в «распределительный центр».
На следующее утро капитан Фриментл явился к коменданту с обычной пачкой секретных рапортов. Людовик сидел за своим дубовым столом, непривычно свободным от бумаг. Соучастник стольких
– Как вы его назовете, сэр? – спросил капитан Фриментл подобострастным тоном, каковой обыкновенно провоцировал вспышку гнева. Впрочем, сегодня комендант был настроен куда как дружелюбно.
– Я много думал об этом. Капитан Клэр назвал свою собаку Фридой. Имя «Фрида» исключается по причине несоответствия пола. Я знал одного пса по имени Кавалерист – но то был пес крупный и совсем иного нрава.
– Может, подойдет какое-нибудь китайское имя?
– Нет, только не китайское, – насупился Людовик. – Оно будет напоминать мне о фонде Леди Крипп[121]
. – Он с отвращением посмотрел на принесенные капитаном документы. – Опять работа. До чего же надоело. Ладно, оставьте. – Затем нежно переместил щенка в корзинку и проворковал: – Посиди здесь, а папочка пойдет заработает песиньке ням-нямчик.Капитан Фриментл отдал честь и удалился. Людовик отыскал нужные бланки и приступил к редактированию.
«Де Суза не вызывает нареканий», – прочел Людовик и смело развернул характеристику: «Вышеуказанный офицер завершил курс обучения вполне успешно. Настоятельно рекомендую к задействованию в боевых операциях».
О Гилпине он написал следующее: «Первоначальный страх был преодолен, хотя и с большим трудом. Рекомендую при окончательном решении принять во внимание твердость характера данного офицера».
Гая он намеренно оставил напоследок. Ведущий инструктор дал крайне лаконичную характеристику: «Слишком стар. Боевой дух – на высоте, здоровье – подкачало». Людовик задумался. Приговор, до которого он дозрел, требовал слов хирургически точных. В детстве Людовика основательно натаскали в Священном Писании; он помнил легенду об Урии Хеттеянине[122]
, правда, в авторизованной версии. Как ни велик был соблазн использовать вЛюдовик сложил рапорты, сделал на каждом пометку «Совершенно секретно», поместил в конверты и вызвал капитана по работе с личным составом.
– Ну вот, папочка покончил с противной работкой, – просюсюкал он в адрес пекинеса. – А ты было подумал, о тебе позабыли, да, мой сладенький? Ты, верно, ревновал папочку к противным солдатишкам, да?
Капитан Фриментл застал Людовика с пекинесом у самого сердца – из-за пазухи виднелась только светлая мохнатая головенка.
– Я определился с именем, – сообщил Людовик. – Вы, возможно, сочтете его слишком распространенным, однако у меня оно вызывает ярчайшие и горчайшие воспоминания. Моего песиньку зовут Фидо.