Офицеры и джентльмены

Много лет подряд Рождество нагоняло тоску на Перегрина Краучбека и ему подобных. В низших классах холостяков, к примеру, вовсе нет – разве что такие, которые посвятили себя религиозному служению либо погрязли в пороках. Перегрин был холостяк по натуре – календарь не мог похвалиться днем, менее приятным для Перегрина, чем праздник Рождества Христова. Перегрин-дитя, то есть непосредственный получатель подарков и поглотитель питательных и практически безвкусных яств, ждал Рождества и радовался ему. Однако дитя развилось – если, конечно, к Перегринову своеобразию можно применить слово «развитие» – в юношу. В ранней молодости, когда центр праздника в Брум-Холле сместился на племянницу и племянников Перегрина, он стал искать убежища за границей. После Первой мировой войны в осиротевшую семью вошел Артур Бокс-Бендер; Айво умер, зато теперь в детской резвились дети Бокс-Бендера. Постепенно Брум-Холл опустел, рождественские семейные сборища отошли в прошлое. Дядюшка Перегрин по этому поводу не роптал. Однако между Первой и Второй мировыми, в год не слишком давний и вполне восстановимый по книге посетителей (казавшийся, впрочем, теперь глубокою древностью), у дядюшки Перегрина вошло в привычку и даже стало традицией отмечать Рождество с дальней родственницей матери, дамой старше его, по фамилии Скроуп-Уэлд, жившей в сельской, как ни странно для промышленного Стаффордшира, местности. Дом был просторный; радушие, проявленное к дядюшке Перегрину в его первый приезд, чрезмерное; одним нелюбимым холостяком средних лет больше, одним меньше – значения для хозяев не имело, с духом двадцатых вразрез не шло. Кстати, Перегрина Краучбека сразу прозвали «старым Краучем», несмотря на его молодость, по сравнению с хозяевами. В большинстве английских домов одинокий родственник традиционно считается частью рождественского убранства.

Мистер и миссис Скроуп-Уэлд умерли, места стариков заняли сын и невестка; сократилось число слуг и число гостей, но на Рождество неизменно подавали дядюшку Перегрина. В 1939 году значительную часть дома выделили под детский приют; Скроуп-Уэлд был со своим полком за границей; его жена осталась с тремя детьми, четырьмя комнатами и няней. Однако Перегрин Краучбек получил приглашение – и принял его. «Просто есть традиции, которые следует соблюдать, несмотря ни на что, – сказала миссис Скроуп-Уэлд. – Война – не повод забыть о милосердии».

История повторилась в 1940-м, 1941-м и 1942-м. Дети стали возмущаться в открытую.

– Мама, выходит, дядя Перри будет портить нам Рождество каждый раз, пока не умрет?

– Да, зайка. Он был добрый друг твоей бабушки, к тому же родня. Если мы его не пригласим, он очень-очень огорчится.

– А по-моему, он и у нас очень огорчается.

– Рождество, милый, часто наводит пожилых людей на грустные мысли. Дядюшка Перегрин вас всех обожает.

– Меня он точно не обожает.

– И меня.

– И меня.

– Он нам хоть наследство оставит?

– Франсес, как тебе не стыдно такие вопросы задавать? Конечно, не оставит.

– Все равно, я хочу, чтоб он поскорее умер.

Перегрин же, покидая Лондон всякий раз на следующий день после Дня подарков, думал: «Вот, и в этом году долг почти выполнен. Они ужасно огорчатся, если я не приеду».

Эта же мысль посетила дядюшку и в 1943-м. Он тянул до последнего. В переполненный поезд сел в сочельник. Дядюшка Перегрин прежде всегда привозил на гостинец страсбургский пирог. Теперь в магазинах было пусто. Пришлось взять увесистый, красочный викторианский альбом, спасенный от участи выводка листовок.

В тот вечер они, как всегда, посетили мессу. Непосредственно в Рождество, по заведенному обычаю, пошли в библиотеку, которая теперь служила общей комнатой для «помощников». Хозяйка растрогалась при виде веточек падуба, размещенных на книжных полках и за картинными рамами. Прежде чем сесть за праздничный стол, они выпили с «помощниками» шерри. К обеду была индейка, незаконно содержавшаяся на продуктовом пайке вместо подножного корма.

– Неудобно есть индейку в столь узком кругу, – как бы оправдываясь, заметила миссис Скроуп-Уэлд. – А что делать? С «помощниками» поделиться – так их слишком много. А вторую откормить у нас возможности не было.

Дети ели до отвала. Перегрин с няней едва притронулись к преступной птице. В тот вечер для «эвакуированных» в холле была елка. Назавтра дядюшка Перегрин, как обычно, отправился на мессу. Он шел пешком, по слякоти, выдыхая пар в зябкое утро. Миссис Скроуп-Уэлд нужно было проследить за дойкой и вплотную заняться завтраком. Одна из «помощниц» успела в церковь раньше Перегрина Краучбека. Возвращались они вместе. Женщина сказала:

– Наверно, следующее Рождество я буду уже не здесь справлять.

– Вы надеетесь на это?

– Ну, всякий надеется, что наконец мир подпишут. А я просто имела в виду, что не представляю, где буду находиться и что делать на следующее Рождество. Я, видите ли, как-то свыклась с войной.

Позднее Перегрин долго выгуливал по слякоти свою хозяйку. Миссис Скроуп-Уэлд произнесла: