Офицеры и джентльмены

Министр внутренних дел носил короткую бороду, совсем седую, глаза имел глубоко посаженные, с нависшими веками, полусонные. Он не понимал, зачем присутствует на совещании. Он не понимал, что вообще делает в Бигое. В Сплите он недолго практиковал, по большей части жульничал; перед войной попробовал себя в антисербских интригах, загремел в итальянскую тюрьму, был выпущен партизанами в ходе поспешного «освобождения» побережья и подхвачен ими при отступлении. Ему предоставили комнату, паек и странный титул «министр внутренних дел». Зачем? Почему?

– Генерал хочет знать, зачем вы сегодня ходили к евреям, – произнес переводчик.

– Я действовал в рамках своих полномочий.

– Генерал не понимает, какое отношение евреи имеют к военной миссии.

Гай попытался объяснить цели и задачи организации под названием УООНПОПВ. Многого он о ней не знал, к членам, с которыми доводилось общаться, уважения не испытывал, но задействовал все свое красноречие. Генерал с Комиссаром посовещались. Последовал новый вопрос:

– Комиссар хочет знать, если эти меры будут иметь место после войны, чем УООНПОПВ сейчас занимается?

Гай принялся толковать о важности планирования. В УООНПОПВ должны быть данные о том, сколько посевного зерна, материалов для строительства мостов, подвижных составов и прочего понадобится опустошенным, только-только поднимающимся с колен государствам.

– Комиссар не понимает, какое отношение к этому имеют евреи.

Гай заговорил о миллионах перемещенных лиц по всей Европе – лиц, которых нужно вернуть домой.

– Комиссар говорит, это вопросы внутренней политики.

– И строительство мостов тоже.

– Комиссар говорит, строительство мостов – дело хорошее.

– Помогать перемещенным лицам тоже хорошее дело.

Комиссар с Генералом снова посовещались.

– Генерал говорит, по всем вопросам, связанным с внутренней политикой, надо обращаться к министру внутренних дел.

– Передайте ему, я очень сожалею, что действовал неправильно. Я просто не хотел взваливать на министра лишние проблемы. Мое начальство задало мне вопрос. Я постарался ответить как можно яснее. Могу я сейчас обратиться к министру внутренних дел с просьбой предоставить мне поименный список евреев?

– Генерал доволен, что вы понимаете, насколько неправильно действовали.

– Так предоставит мне министр внутренних дел поименный список?

– Генерал не понимает, зачем вам список.

Спор пошел по второму кругу и занял еще час. В конце концов терпение Гая лопнуло.

– Иными словами, мне нужно доложить, что вы отказываетесь от всякого сотрудничества с Управлением ООН по оказанию помощи и восстановлению?

– Нет, не отказываемся. Мы готовы сотрудничать по всем насущным вопросам.

– А по вопросу евреев?

– По вопросу евреев должно решать Центральное правительство – важный он или нет.

К ночи совещание закончилось. По дороге домой Бакич заметил:

– Они из вас душу вынуть. Дались вам эти евреи.

– У меня приказ, – отвечал Гай.

Перед тем как лечь спать, он передал в штаб:

Состояние евреев бедственное близкое к отчаянному. Местные власти отказываются сотрудничать. Надеюсь на высшие инстанции.

Наутро пришла нешифрованная телеграмма следующего содержания:

П/302/В Личное сообщение для Краучбека. Начало сообщения Сегодня Вирджиния устрашилась темени сыном оба порядке Конец сообщения. Уведомляем для передачи принимаются личные сообщения только особой важности Гилпин за бригадира.

– Уточните слово «устрашилась», – велел Гай сигнальщику.

Три дня спустя пришла новая телеграмма:

Личное сообщение для Краучбека. Касательно П/302/В вместо устрашилась читать разрешилась. Данное сообщение не представляет особой важности для передачи. См. предыдущее сообщение Гилпин за бригадира.

– Уточните слово «темени», – распорядился Гай.

Еще через несколько дней он прочел следующее:

Вместо темени читать бремени. Мои поздравления Кейп.

– Отправьте нешифрованное сообщение «Резиденция Краучбека Карлайсл-плейс Лондон: рад, что оба в порядке. Вторая часть сообщения лично для бригадира Кейпа: спасибо за поздравление».

* * *

Вирджиния родила четвертого июня, в день, когда все союзные армии вошли в Рим.

– Это знак, – веско произнес дядюшка Перегрин.

Пифийствовал он в разговоре с племянником, Артуром Бокс-Бендером; разговор происходил в «Беллами», куда дядюшка ретировался от врача, сиделки и своей племянницы Анджелы.