Офицеры и джентльмены

Лично он познакомился с Вирджинией за несколько недель до ее смерти, однако давно и не без удовольствия следил за нею по газетам. Как и многие «левые», Спрус прилежно прочитывал светскую хронику, причем извинял свое пристрастие фразой, что врага надо знать в лицо. Позднее, когда звезда «левых» клонилась к закату, Спрус оказался на дружеской ноге с некоторыми представителями класса праздных и распущенных угнетателей, например со старушкой Руби – к ней он наезжал в Дорчестер. А много лет спустя, когда у Спруса дошло до мемуаров, в последних ему удалось создать впечатление, будто он был вхож к угнетателям и во времена их расцвета. Спрус уже отнес Вирджинию к разряду старинных и полезных друзей.

– Кто все эти люди? – спросила Конни. – Какое нам до них дело? О миссис Краучбек я только одно знаю: вы ей столько копченого лосося отдали, что нам бы на неделю хватило.

– Притом мы этого лосося даже не попробовали, – подхватила Фрэнки.

– А еще вы отослали ей лимон, – добавила Конни.

Из-за бомбежек многое расстроилось и в редакции «Спасения». Две секретарши уехали в деревню. Конни и Фрэнки остались, но куда делась их покорность? Бомбардировщики летели с юго-востока, были отчетливо видны в небе над рекою. Девушек не отпускало ощущение, что все пилоты метят в дом на Чейн-роу. Постоянное отслеживание самолетов почти не оставляло времени на благоговение перед Спрусом и на служение Спрусу. Сам Спрус чем дальше, тем чаще практиковал по отношению к Конни с Фрэнки наставнический тон, извиняемый отчасти его собственной нервозностью. Спрус вел себя как директор школы, уловивший флюиды вольнодумства.

Теперь он заговорил подчеркнуто веско:

– Вирджиния Трой замыкает ряд женских образов уходящего двадцатилетия. Их тени бесплотною чредой мелькнули меж двух войн. Одновременно с Вирджинией Трой испустила последний вздох вечная женственность как таковая.

Спрус взял с полки книгу и прочел:

– «Она пересекает грязную улицу, ноги ставит с брезгливою точностью, словно провела невидимую посторонним линию, словно балансирует на лезвии ножа над бог знает какою пропастью. Со стороны же мнится, что не идет она, а плывет, слегка пружинит при каждом шаге, и подол ее летнего платья – белого, с черным цветочным рисунком, – развевается в ритме упругой ходьбы». Спорить готов, ни одна из вас не знает, кто это написал. Небось скажете сейчас, что Майкл Арлен.

– Я не скажу, – отозвалась Конни. – Я ни о каком Арлене не слышала.

– Неужели ты не слышала об Айрис Сторм, об этой «стыдливой нимфоманке» в костюме охотницы? «Я для мужчин что гостиница» – вот ее слова. Ваш покорный слуга читал «Зеленую шляпу» еще в школе – она к запрещенной литературе относилась. До сих пор каждый раз, когда перечитываю, отзвуки первого впечатления слышу. Что юность без такой вот макулатуры? А вы, конечно, и о Скотте Фицджеральде ни сном ни духом?

– Может, это Омар Хайям написал? – предположила Фрэнки.

– Нет. Пассаж, который я прочел, принадлежит, хотите – верьте, хотите – нет, перу Олдоса Хаксли. Написан в 1922 году. Героиню зовут миссис Вайвиш[135]. Хемингуэй опошлил этот образ в своей леди Брет[136], однако типаж сохранился – как в книгах, так и в жизни. Вирджиния была последней из утонченных, обреченных, обсуждаемых и осуждаемых; мы слышали только отзвуки их голосов, а голос Вирджинии звучал громче, ибо она на целое поколение моложе своих прекрасных сестер. Подобные ей больше никогда не появятся ни в литературе, ни во плоти. Я рад, что знал ее.

Конни с Фрэнки обменялись взглядами, могущими быть расцененными как взаимный сигнал к бунту.

– А вот сейчас вы, наверно, скажете: «изложница разбилась», – пошла в атаку Конни.

– Если бы хотел, сказал бы, – с раздражением ответил Спрус. – Только законченные посредственности боятся клише.

От такой отповеди Конни разрыдалась. Фрэнки на провокацию не поддалась.

– Утонченная, обреченная, осуждаемая, да еще от голоса один отзвук остался – больше смахивает на героиню этого кошмарного «Стремления к смерти», что майор Людовик написал.

Завыла очередная бомба; все молча переждали, пока она упадет.

Бомба падать не торопилась – она понервировала еще и Элоизу Плессингтон с Анджелой Бокс-Бендер, сидевших в тесноватой Элоизиной гостиной. Обеим женщинам казалось, что самолет выплюнул свой страшный груз непосредственно над их головами. Они оборвали разговор на полуслове и не смели вздохнуть, пока не услышали взрыв – на расстоянии многих улиц.

– Неприятно в таком признаваться, – молвила Элоиза, – только я всякий раз молюсь: «Господи, пожалуйста, не дай ей упасть на меня».

– Все так молятся.

– Но, Анджела, ведь, по сути, моя молитва означает: «Господи, пусть бомба упадет на кого-нибудь другого».

– Совсем не обязательно. Бомба может упасть на Хэмпстедскую пустошь, к примеру.

– Мы, Анджела, должны вот как молиться: «Господи, не дай этой бомбе упасть ни на меня, ни на другого человека».

– Элоиза, не говори ерунды.