Ровесницы Элоиза и Анджела дружили с девичества. Чарльз Плессингтон был из категории молодых людей, годившихся Анджеле в мужья. Как и она, Чарльз происходил из нонконформистского дворянского семейства, однако Анджела спутала планы свах из «Уайзмен-клаб» тем, что предпочла Бокс-Бендера, Протестанта и плебея. За Чарльза вышла Элоиза – и стала не просто католичкой, а очень деятельной католичкой. Ее сыновья давно выросли и удачно женились; единственную головную боль составляла дочь, Доминика, двадцати пяти лет – она пыталась найти себя в монашестве, поняла, что затворническая жизнь не по ней, и теперь водила трактор на ферме. Эта деятельность не могла не изменить внешности и манер Доминики. Прежде она была застенчива и едва ли не сверх меры женственна; под влиянием трактора сделалась шумлива, стала носить штаны, ходила чумазая и изъяснялась на жаргоне скотопригонного двора.
– О чем бишь мы?
– О Вирджинии.
– Да, верно. За прошедшую зиму и весну я очень привязалась к ней, но, знаешь, Анджела, вряд ли ее смерть можно считать трагедией в чистом виде. Бомбы ведь не просто так падают – их направляет божественное провидение. Господь простит мне эти мысли, только я с самого начала не верила, что перемена, произошедшая в Вирджинии, долго продлится. Господь прибрал Вирджинию именно на этом жизненном этапе, чтобы обеспечить ей царствие небесное. Не сразу, конечно.
– Ее нельзя было не любить.
– Гай очень переживает?
– Трудно сказать. Тут вообще дело темное. Вирджиния забеременела прежде, чем они с Гаем вторично зарегистрировали брак.
– Я это подозревала.
– На самом деле я почти не знаю родного брата. Он столько лет жил за границей. Я всегда воображала, будто Гай излечился от своего чувства к Вирджинии.
– В последнее время они производили впечатление счастливой пары.
– Вирджиния, если хотела, любого могла осчастливить.
– Что теперь станется с моим крестником?
– Да ничего. Буду его растить. Правда, Артуру не нравится, что он у нас живет.
– Я все чаще думаю, не усыновить ли ребенка, – произнесла Элоиза. – Сиротка-беженец подошел бы. Видишь ли, когда столько людей не имеют где голову приклонить, пустая детская просто как немой укор. Опять же, Доминика, даст бог, отвлечется от скотного двора.
– Насколько я поняла, ты хочешь усыновить Джарвиса?
– Не совсем так. Я не хочу усыновлять его официально, то есть давать ему свою фамилию, и все такое прочее. Я бы хотела просто взять Джарвиса на воспитание, пока Гай не вернется и не сможет сам заниматься сыном. Что скажешь?
– Ты такая добрая, Элоиза. У Артура гора с плеч свалится. Конечно, надо еще спросить Гая.
– Но ведь никто не будет против, если Джарвис в ожидании папиного ответа погостит у своей крестной?
– Конечно, никто. Джарвис – чудесный малыш. Не понимаю, почему он Артура так раздражает.
– Еще одна бомба. Сил больше нет.
– Молись вот так: «Господи, пусть она вообще не разорвется».
Но бомба разорвалась. Правда, довольно далеко от Вестминстера, на уже разрушенной и почти необитаемой улице.
– Ты читала «Стремление к смерти»? – спросил Спрус.
– Только отрывки. Обычный бульварный роман.
– Бульварный? Да он в два раза длиннее «Улисса». Нынче у редкого издателя бумаги достаточно найдется такое опубликовать. Я вчера ночью читал. Почти половину осилил. Из-за этих чертовых бомб спать не могу. В Людовиковом «Стремлении к смерти» определенно что-то есть.
– Что-то скверное.
– Еще какое скверное; я бы сказал, редкостная гадость. Не удивлюсь, если роман побьет все рекорды продаж.
– От автора афоризмов мы такого не ожидали.
– И ведь что интересно, – продолжал Спрус, – практически ни один монстр бульварщины изначально в таковые не метил. Как правило, эти господа в юности над венками сонетов корпят. Возьми хоть Холла Кейна, протеже Россетти. Или молодого Хью Уолпола, который пытался подражать самому Генри Джеймсу. Дороти Сейерс сочиняла религиозные стихи. Нет, никто не ставит себе цель писать бульварщину. А те, что ставят, успеха не добиваются.
– Опять бомба летит.
Бомба была та же самая, что заставила Элоизу с Анджелой подкорректировать молитву. Спрус и Фрэнки не молились. Они просто отошли подальше от окна.
Фрэнк де Суза установил распорядок дня, аналогичный партизанскому, – по утрам спал, по ночам совещался. В первый день де Суза вышел только к обеду.
– Отличная квартира, – заметил он. – А то где только жить не приходилось. В Боснии, например, мне пещеру предоставили. Только надо над ней еще поработать, чтобы совсем удобно стало. К нам едет серьезная делегация. Ты не против озаботиться устройством? Генерала с Комиссаром я еще вчера посвятил в суть дела. Они будут рады помочь.
– Может, и меня посвятишь?