– Как же, как же – посвечу. Фонариком. Наконец все пойдет по-нашему. Во-первых, Президиум – это новое правительство – ну, министры образования, культуры, транспорта – короче, тот еще народ. Официальная версия: Президиум – временный, фактически собран для одного отдельно взятого дела, и так далее, и тому подобное, и ждет окончательного решения плебисцита. Вряд ли ты вчера вечером их заметил – так, наскребли по сусекам на Висе, в Черногории да в Бари. Двое – для мебели, пришлось их взять по уговору с сербами, что в Лондоне засели. Реальная власть, конечно, останется за партизанскими вожаками. У Президиума квота на иностранцев. А сейчас я тебе военную тайну открою. Пока только Генерал с Комиссаром в курсе. Еще пару дней от Президиума это надо скрывать. Слушай. Тито в Италии. Он – почетный гость в штабе союзников в Казерте. Исходя из того, что я выудил у Джо Каттермоула, в программе – встреча Тито с Уинстоном. Если встреча состоится, он его сделает.
– Кто кого сделает?
– Тито сделает Уинстона. Без вариантов. Старика готовят к встрече с гарибальдийцем. Он и не подозревает, что Тито – опытнейший политик.
– А разве сам Уинстон Черчилль – не опытнейший политик?
– Уинстон – оратор и знаток парламентской практики, дядя, чтоб ты знал. А это совсем не то. Наша задача сейчас – приноровиться к янки. Некоторые из них все еще опасаются левых. Не президент, конечно, а военные. Мы, правда, убедили их, что на данном этапе войны только один вопрос имеет значение: кто будет сражаться? Проверили парней Михайловича – приказали им взорвать мост к конкретному сроку. Так они не почесались. Очень ответных мер боятся. Мы вот не боимся и никогда не боялись. Чем больше гадостей делают нацисты, чем больше ненависти вызывают, тем для нас лучше. Так что Михайлович, считай, вне игры. А янки не торопятся верить данным нашей разведки – все бы им своими глазами увидеть. Вот и решили прислать сюда генерала, чтоб лично доложил, как ожесточенно партизаны сражаются.
– Насколько мне известно, об ожесточенной борьбе речь не идет.
– Пойдет, как только янки появятся. Вот увидишь.
Гай помолчал.
– Больше всего меня волнует проблема беженцев.
– А, ты о евреях. Читал твой отчет.
– Двое улетели прошлой ночью. Надеюсь, в Бари им помогут.
– Даже не сомневайся. У сионистов с УООНПОПВ свои связи, и фонды имеются, и отдел в штабе союзников. Так что можешь умыть руки.
– Ты говоришь как партизан.
– Я, дядя, и есть партизан. Наши задачи шире, а цели глобальнее. Нам не до сектантов. Я ведь и сам еврей, да в Президиуме евреев три человека, причем самых нужных. В Америке евреи до сих пор использовались для антифашистской пропаганды, и весьма успешно. Настало время забыть, кто еврей, а кто нет, и делить людей по другому признаку – на фашистов и антифашистов. А то недолго дойти до призыва Окинлека к разжиганию шотландского национализма.
– К католикам я этот принцип применить не могу.
– А ты постарайся, дядя, постарайся.
На следующее утро, к семи, Гай отправился в церковь. В церкви дежурили двое партизан. Священника, облаченного в черную ризу, с алтаря было не слышно. Партизаны следили за Гаем. Пока Гай причащался, они пыхтели ему в оба уха. Автоматы системы Стэна болтались у них на плечах. Убедившись, что передана всего-навсего просфора, партизаны вернулись на свои места, оттуда пронаблюдали, как Гай молится за Вирджинию, и проводили его в штаб миссии.
В тот же день за обедом де Суза спросил:
– Дядя, что там у тебя с попом происходит?
– Ничего: просто я утром ходил к мессе.
– Ой ли? Кому другому расскажи. Ты, к твоему сведению, сильно расстроил Комиссара. Вчера вечером на тебя поступила официальная жалоба. Обвиняешься в некорректном поведении. Есть свидетели, как ты вчера передавал попу продукты.
– Ну, передавал.
– И записку.
– Это была поминальная записка – там только имя умершей.
– Поп то же самое долдонит. Пришлось его допросить. Старикану повезло, что его не арестовали, если не сказать хуже. Но тебя-то, тебя-то как угораздило такого дурака свалять? Поп показал клочок бумаги с твоим посланием. Там только твоя фамилия, больше ничего.
– Это фамилия родственницы.