Офицеры и джентльмены

– По-твоему, Комиссар станет разбираться, родственница это или не родственница? Он решил, что поп взялся шифровки передавать. В пресвитерии обыск устроили. Правда, ничего криминального не нашли, только шоколад. Его, конечно, изъяли. Но вы с попом остаетесь под подозрением. Ты, дядя, должен бы понимать, какая ситуация нынче сложилась. Если бы не наши американские гости, партизаны немало дров наломали бы. Пришлось подчеркнуть, что генерал не только о боях рапорты отсылает – его также спросят, как обстоят дела в Бигое. А ведь Бигой сейчас – столица, хоть и временная. Подумайте, говорю: вот генерал пойдет в церковь, а она закрыта, а почему? – потому что священника увезли не будем уточнять куда. Так ведь он, генерал, говорю, вполне может вбить себе в голову, что демократия-то в Югославии насаждается совсем не либеральная, как они там, в Штатах, запланировали. Партизаны в конце концов вняли, но у них, заметь, имеются особые средства убеждения. Они ребята серьезные. Ради бога, больше ничего подобного не делай. Как я вчера сказал, наши задачи шире, а цели глобальнее. Нам не до сектантов.

– Разве коммунисты – секта?

– Нет, – сказал де Суза. Начал было дальше распространяться, замолчал. Еще раз, с подчеркнутой уверенностью, повторил свое «нет».

* * *

Сражение, готовящееся для американского генерала, задумывалось как штурм небольшого блокгауза милях в двадцати к западу от Бигоя. Блокгауз – ближайший «вражеский» пост – располагался на второстепенной дороге, ведущей к морю. Немцами там и не пахло. Гарнизон состоял из кучки хорватских националистов, в задачу которых входило патрулировать смутные границы «освобожденной» территории и разыскивать часовых для охраны мостов. То были не свирепые усташи, а миролюбивые домобраны – местные ополченцы. Блокгауз представлялся во всех отношениях подходящим объектом для показательной операции, вдобавок имел место в долине, на фоне лесистых склонов, будто нарочно для удобства зрителей.

Лобовая атака в дневное время, заметил Генерал, для партизан нетипична.

– Нам потребуется поддержка с воздуха.

Де Суза отправил длинную шифровку. Мерилом нового престижа партизан стало согласие ВВС выделить на обработку столь незначительной мишени целых два бомбардировщика. Штурм поручили двум бригадам Армии национального освобождения. В каждой было по сто человек.

– Пожалуй, – произнес де Суза, – назовем их ротами. Бригадиры ведь не будут возражать, если мы их на пару дней понизим до капитанов?

– В Народной антифашистской армии, – подтвердил Комиссар, – за чинами гоняться не принято.

Генерал проявил куда меньше энтузиазма.

– Наши люди завоевывают звания в боях, – заметил он. – А бригады столь сильно потеряли в численности, во-первых, потому, что нашим людям свойственно самопожертвование, а во-вторых, потому, что союзники не спешили поставлять нам оружие.

– Лично я, – закивал де Суза, – все прекрасно понимаю. Но сейчас нам необходимо подумать о том, как слова «бригадир» и «бригада» – даже две бригады – отразятся на восприятии наших высоких гостей и наблюдателей. Они ведь и журналистов пришлют. В прессе появится репортаж о событиях в Югославии глазами очевидцев. Нехорошо, если весь мир станет читать о двух бригадах, задействованных против одной роты.

– Вопрос подлежит обсуждению, – сказал Комиссар.

– Предлагаю, – завел де Суза новую песню, – бригадиров оставить бригадирами, а бригады называть ударными группами. Это должно произвести впечатление. «Уцелевшие в Шестой наступательной операции» – каково звучит? По-моему, неплохо.

Генерал с Комиссаром приняли бы практически любой де Сузин совет. Они доверяли де Сузе; те же самые слова из уст Гая или даже бригадира Кейпа подверглись бы сомнениям и подозрениям, не говоря уже об устах генерала Александера или мистера Уинстона Черчилля.

Совещания эти проводились всегда на сербохорватском без переводчика; Гая на них не допускали. Не сообщили ему и о переговорах в Бари. Все уведомления приходили де Сузе в виде шифровок. Де Суза просыпался ближе к полудню и прежде, чем выбраться из постели, читал шифровки и писал ответы. На Гая были возложены бытовые приготовления к визиту важных гостей. Как де Суза и предсказывал, партизаны проявляли редкую сговорчивость. Они рассекретили склады добра, набранного из домов беглой буржуазии. Добро воплощалось главным образом в немецкой мебели – кошмарного современного дизайна, зато внушительной и надежной. Мебель перетаскивали крепкие партизанские девушки. Комнаты на бывшей ферме преобразились; Гая это преображение вгоняло в депрессию, вдовы торжествовали – летали по дому, вооруженные тряпками и полиролью, с благоговением жриц наводили лоск. Министра внутренних дел понизили до церемониймейстера. Он посулил Vin d’Honneur[137] и концерт.

– Он хотеть знать, – начал Бакич, – англо-американский антифашистский песня. Ему надо слова и музыка, тогда девушки их учат.

– Я не знаю антифашистских песен, – отвечал Гай.

– Он хотеть знать, какие песня вы учить ваши солдаты.