Офицеры и джентльмены

– Штаны горят, – отрапортовал очнувшийся Докинс. – Разрешите снять, сэр! – Дождаться приказа Докинс не смог – он спустил штаны, повозился с застежками на лодыжках и сделал несколько великолепных футбольных пассов. Штаны остались дотлевать на расстоянии ярда. Докинс, в рубахе, френче и ботинках, с недоумением обозревал собственные голые ноги. – Славно ляжки поджарились, сэр.

– В самолете еще кто-нибудь остался? – спросил американский генерал.

– Да, сэр. Наверное, сэр. Они не подавали признаков жизни, сэр. Там слишком жарко, сэр, невозможно проверить, кто живой, кто нет. Я должен был вынести ранец генерала, сэр.

– Вы ранены?

– Да, сэр. Наверное, сэр. Только мне совсем не больно.

– У вас шок, – заключил генерал. – Боль вы почувствуете позднее.

Пламя успело охватить хвостовую часть.

– Чтоб больше никаких спасательных операций, – произнес генерал Шпиц. Впрочем, ни у кого и в мыслях не было лезть в самолет. – Кого мы потеряли? – обратился генерал к своему адъютанту. – Выяснить и доложить.

– Олмерика нет, – подал голос Пэдфилд.

– Как мы вообще выбрались? – спросил Йэн.

– Это все генерал, наш генерал Шпиц. Он оба люка открыл прежде, чем остальные сообразили, в чем дело.

– Наверно, спецподготовку прошел.

Гилпин громко жаловался на обожженные пальцы. На него не обращали внимания. Происшествие не нарушило привычной дисциплины. Изредка слышалось слово-другое, и только. Шок как будто изолировал каждого от всех и всех от каждого. Кто-то произнес: «Интересно, куда нас угораздило рухнуть». Ответа не последовало.

– Значит, это не вы проявили преступную халатность? – обратился к Йэну Ричи-Хук.

– Нет, сэр, я – журналист, сэр.

– Вот как! Я думал, вы пилот. Ладно, разрешаю не считать себя арестованным. Но в дальнейшем проявляйте осмотрительность. Второй раз со мной такое. А первый раз было в Африке.

Генералы стали плечом к плечу.

– Вы молодчина, – заметил Ричи-Хук. – Сообразили дверь открыть. Сам-то я тормознул. Не сразу понял, что стряслось. Если бы не вы, так бы, может, в самолете и сгорел.

Явился адъютант с докладом генералу Шпицу:

– Вся команда погибла, сэр.

– Ха, – оживился Ричи-Хук. – Поделом же им.

– Из наших шестерых недосчитался, – продолжал адъютант. – Боюсь, Снейффел в их числе.

– Ах, какая жалость, – покачал головой генерал Шпиц. – Славный был мальчик.

– И музыкант погиб, этот, штатский.

– Скверно, очень скверно.

– И французский офицер связи.

Но генерал Шпиц дальше слушать не стал. С момента катастрофы, казалось, целая эпоха минула. Генерал Шпиц взглянул на часы.

– Восемь минут. Скоро нас должны забрать.

Самолет рухнул на пастбище. На заднем плане колосилась кукуруза, высокая, золотая в отблесках пламени – хоть сейчас под серп. Внезапно густые стебли раздались, и по одному стали появляться представители принимающей стороны – партизаны и члены Британской миссии. Последовали приветствия и расспросы. Йэн потерял всякий интерес к происходящему. Он вдруг поймал себя на жуткой зевоте, уселся на землю, ткнулся лбом в колени и сидел так, пока не стихли встревоженные голоса и отрывистый перевод.

Очередной огромный провал во времени, длиною, судя по часам, в две минуты, был нарушен вопросом:

– Вы ранены?

– Кажется, нет.

– Идти можете?

– Вроде могу. Только я лучше здесь посижу.

– Вставайте. Это недалеко.

Кто-то помог Йэну подняться на ноги. Без намека на удивление Йэн узнал Гая. Сколько Йэну помнилось, Гай жил за границей. Что-то надо было ему сказать. Йэн и сказал:

– Мои соболезнования по поводу Вирджинии.

– Спасибо. У вас были вещи?

– Были, да сгорели. Надо же, так по-глупому попасть. Никогда не доверял ВВС, с тех пор как они меня приняли. Всякий, кто меня принимает, точно ненормальный.

– Вы уверены, что вас по голове ничем не ударило? – спросил Гай.

– Не уверен. Наверно, мне просто надо поспать.

Выживших осмотрел врач из партизан. Ни у кого, кроме Докинса и Гилпина, видимых повреждений не обнаружилось. Про Гилпиновы обожженные пальцы врач сказал «Пустяки». Докинсовы ожоги успели превратиться в практически сплошной волдырь, распространяющийся на голени и бедра. Докинс их прокалывал, словно чужие, не меняясь в лице, и приговаривал:

– Чудно́е дело! Плеснешь кипятку на палец – и пляшешь что твой Панч. А свари тебя в масле, как язычника какого, – бровью не поведешь.

Врач дал Докинсу морфию, и две партизанки унесли его на носилках.

Маленький отряд поплелся по пробору, проложенному в кукурузе. Под ногами плясали тени. На краю поля рос большой каштан.

– Это у меня контузия или вы тоже видите? – спросил Йэн.

В ветвях копошилось, бормотало нечто похожее на мартышку. То был Снейффел со своим фотоаппаратом.

– Вот кадры так кадры! Да тут сенсацией пахнет!

* * *

На следующее утро Йэн проснулся с полным набором симптомов удавшейся вечеринки; симптомы были Йэну почти внове, поскольку зрелость его прошла под знаком трезвости. А тут, как в юности, он не помнил, кто уложил его в постель. И, как в юности, этот «кто» явился ни свет ни заря.

– Как вы себя чувствуете? – спросил Гай.

– Отвратительно.

– Тут доктор делает обход. Хотите, он и вас осмотрит?

– Не хочу.

– Завтрак принести?