Офицеры и джентльмены

Бигойское утро лейтенанта Пэдфилда отнюдь не отличалось приятностью. Лейтенант мало того что остался в обществе Гилпина, так еще и евреи прознали, что в городе американец, отправили делегацию и до полудня изводили лейтенанта вопросами, что УООНПОПВ предпринимает для облегчения их участи. Лейтенант языками не владел. Бакич ругался. Бодрость лейтенантова духа, отчасти подрастерянная во время авиакатастрофы, грозилась и вовсе истаять. Неудивительно, что лейтенант как родным обрадовался досрочно вернувшимся наблюдателям.

Смерть Ричи-Хука сгустила тон событий минувшего дня с фиаско до трагедии. Материалов для взаимных обвинений было предостаточно, однако теперь даже Комиссар не решался рта раскрыть.

Снейффел ликовал: сенсационного материала – на добрых полдюжины страниц иллюстрированного еженедельника, полный отчет с места событий в кадрах, и в каких кадрах!

Йэн сохранял мрачное достоинство.

– Вы, Лут, немного потеряли. Впрочем, поставленная цель достигнута. Генерал Шпиц больше не сомневается, что партизаны делом заняты и вообще поднаторели в специфической тактике. В какой-то момент Шпиц было разочаровался, но тут подоспел Ричи-Хук. Понятно же, он не головой – он сердцем решал. А вообще, странное дело. За всю войну я только дважды в боевых операциях участвовал. И обе явили классические примеры героизма. Вот признайтесь, вы бы никогда не подумали, что у Триммера с Ричи-Хуком очень много общего?

Миссию извещения алебардщика Докинса о смерти хозяина Гай взял на себя.

Покрытый волдырями Докинс с выражением скорби не переборщил.

– Значит, такая его судьба, – произнес он и добавил с благоговейным трепетом перед мудростью Провидения: – Не обгори я, не валяйся в госпитале, наверняка бы погиб вместе с ним. В последние три года, сэр, он прямо-таки лез в самое пекло, и меня тащил. Буквально нарывался. Вы ж помните, сэр, он был человек прямой, вокруг да около ходить не любил, а мне так открытым текстом не разговаривал: Докинс, говорит, экая досада, что эти ублюдки мажут все время. Не хочу домой возвращаться. Понятно: ему – одно, мне – другое. У меня жена с детишками, да и моложе я на двадцать лет. Конечно, сэр, я бы с моим генералом в огонь и в воду, честное слово. Это ж мой долг, и потом, таких людей, как он, сейчас и нету. Так что хорошо, что оно так получилось, со всех сторон хорошо. Только не знаю, что с его вещами делать. Надо бы, наверно, на базу отправить. Ваш денщик не посодействует, когда за нами пришлют? Позор, что мы не можем похоронить генерала со всеми почестями. Впрочем, он всегда говорил, фрицы что надо сделают. Набожностью не отличался. Сдается мне, он был бы доволен, если б на могиле простая плита лежала с надписью: «Генерал-майор Ричи-Хук», и годы жизни. Такой был человек.

Партизаны вырыли братскую могилу для жертв авиакатастрофы. Им очень хотелось проявить себя с лучшей стороны – они даже предложили позвать деревенского священника, однако, поскольку о вероисповедании покойных известно ничего не было (за исключением сэра Олмерика Гриффитса, который, по словами Пэдфилда, происходил из методистов, но отличался скептицизмом), пришлось им, покойным, довольствоваться несколькими орудийными залпами да потугами партизанского горниста.

Позднее ВВС организовали дневной вылет под прикрытием с целью забрать генерала Шпица и прочих наблюдателей. Гай с де Сузой их проводили, вернулись к себе на квартиру – и обнаружили, что девушки-партизанки перетаскивают «буржуйскую» мебель обратно на склад.

– Ну-с, дядя, – усмехнулся де Суза, – князья ушли, мятеж потух[139]. Как развлекаться теперь будем?

Для двоих офицеров связи работы не было – разве для одного, и то если по сусекам поскрести. Генерал Шпиц постарался – запрашиваемые припасы доставлялись теперь едва ли не каждую ночь, и в избытке. Отслеживал «выбросы» командир эскадрильи, подбирали добро партизаны, Гай с де Сузой наблюдали за процессом. В последние недели августа и первые недели сентября Комиссар с Генералом не только не выражали недовольства, но и проявляли дружелюбие. Де Суза возил Гая на джипе по «освобожденной» территории, показывал партизанские лагеря.

– По-моему, – произнес Гай, – у них наконец есть все, что нужно. Если они планируют наступательную операцию, сейчас самое время.

– В Хорватии, дядя, никаких наступательных операций не будет, – возразил де Суза. – Ты, верно, заметил: мы экипируем войска – и сразу же выводим. Они направляются в Черногорию и в Боснию. Будут сидеть у немцев на хвосте, и в Сербию так войдут, а там уж их четники сменят. Сейчас это очень важно. Бигой свое дело сделал. Здесь останется ровно столько военных, сколько нужно для защиты от местных фашистов. Чую, и мне недолго в Бигое торчать. Один-то зиму выдержишь, а, дядя? Имей в виду: как снег ляжет, от взлетно-посадочной полосы толку не будет.

– Я хочу помочь евреям.

– А, ну да. У тебя же есть евреи. Ладно, составлю шифровку.

В ответ де Суза получил следующее: «План хорошо продуман Эвакуируйте всех евреев пока не выпал снег».

– Ну что, дядя, теперь тебе веселее стало?