Офицеры и джентльмены

За следующие три недели сценарий повторялся дважды, с нарастающей неумолимостью. Во второй раз уже и костры развели, и самолеты кружили над аэродромом – кружили, кружили да и развернулись на запад. В тот вечер Гай молился так: «Господи, прошу Тебя, дай им улететь. Ты ведь такие чудеса уже творил. Пошли нам ветер. Господи, просто пошли нам ветер». Но шум моторов скоро растаял, а евреи, успевшие свыкнуться со своей участью, закопошились, снялись с мест и побрели туда, откуда пришли.

На той же неделе случился первый серьезный снегопад. Стало ясно: до весны самолетов не будет.

Гай отчаялся; он не знал, что в Бари не дремлют иные силы. Вскоре поступила шифровка: «Ждите вскорости специальный выброс для евреев тчк Объясните партизанскому штабу что припасы исключительно повтор исключительно для распределения среди евреев».

С этой шифровкой Гай явился к Генералу.

– О каких припасах идет речь?

– Полагаю, о продовольствии, теплой одежде и лекарствах.

– Я четвертый месяц прошу для своих людей продовольствия, одежды и лекарств. В Третьем отряде люди босые ходят. В госпитале без анестезии оперируют. На прошлой неделе пришлось две позиции оставить, потому что есть нечего было.

– Да, я знаю. Я постоянно шлю запросы.

– Почему для евреев еда и одежда нашлась, а для моих парней – нет?

– Не могу сказать. Я хотел выяснить, гарантируете ли вы, что припасы пойдут по назначению.

– Видно будет.

Гай отправил ответ: «Смею заметить настоящей ситуации необдуманно выделять евреев тчк Постараюсь обеспечить евреям соразмерную долю от общего гуманитарного груза», и получил шифровку следующего содержания: «Гуманитарный груз для евреев доставят три самолета тчк Ждите с 23:00 числа 21-го тчк Данный груз не военный от частного лица тчк Распределяйте согласно предыдущего распоряжения».

Днем двадцать первого числа к Гаю явился командир эскадрильи.

– Что происходит? Мне товарищ из отдела распределения только что сорок бочек наговорил про сегодняшний выброс. Хочет удержать весь груз до распоряжений из вышестоящих инстанций. Вообще-то он адекватный. Раньше был. По крайней мере, я не видел, чтобы его так заносило. Пускай, кричит, в присутствии министра внутренних дел все проверят, опишут и объединенный караул приставят. Никогда такого бреда не слышал. Верно, в Бари, как обычно, в политические игры играют.

В ту ночь добро с неба так и сыпалось, хоть и на парашютах, но со свистом, что твои бомбы. Подбирали его юные антифашисты. Складывали на тележки, свозили в амбар возле генеральского штаба и там запирали. В соответствии с законами военного времени.

* * *

В Белград вошли русские, болгары и партизаны. По этому поводу Президиум объявил в Бигое всеобщее ликование. Концерт и Vin d’Honneur, отложенные из-за траура, теперь были проведены с особою торжественностью. Высочайшим распоряжением в церкви, открытой по такому случаю и оснащенной новым святым отцом, добытым в ходе партизанской экспансии в Далмацию, отслужили благодарственный молебен. С наступлением темноты вступил в свои права антифашистский хор. Антифашистская театральная труппа разразилась живою картиной Освобождения. Вино и сливовица лились как из рога изобилия; Гай через переводчика выразил скупую благодарность за то, что был поднят тост за Уинстона Черчилля. На следующий день, вероятно, по инерции – Гай никак не мог вычислить закономерность в проявлении партизанского великодушия – евреи получили свою гуманитарную помощь.

Явился Бакич и с порога обрадовал:

– К вам опять евреи.

Гай вышел во двор. Там действительно толпились его подопечные. Гаю показалось, что он на ярмарке – до того балаганный вид был у евреев, как мужчин, так и женщин, облаченных, вместо прежних обносков, в шинели, подшлемники и вязаные шерстяные перчатки. Из Белграда поступил приказ, распределение гуманитарки, паче чаяния, состоялось, и счастливые адресаты собрались благодарить Гая. Делегаты на сей раз были другие – бакалейщик со стряпчим давно вернулись в землю обетованную, мадам Каний по собственным соображениям осталась в тени. Вперед выступил старик, говорил долго. Бакич был предельно лаконичен:

– Он сказать, что они очень довольны.

В течение следующих нескольких дней евреями владела прискорбная гордыня. Им казалось, проклятие снято. Они попадались на каждом шагу; волочили по снегу полы шинелей, топали огромными сапогами, размахивали руками в новых перчатках. Сияли лица, наконец отмытые мылом, урчали животы, набитые тушенкой и сухофруктами. Евреи сами были как благодарственный псалом. И вдруг исчезли.

– Куда они подевались?

– Наверно, их отправили в другое место, – невозмутимо отвечал Бакич.

– Почему?

– Они раздражали людей.

– Кого именно?

– Партизан, которые не иметь ни шинель, ни сапоги. Они ходили ругаться с Комиссаром, Комиссар вчера ночью выслать евреев.

В тот день у Гая было дело к Комиссару. Уже собираясь уходить, Гай сказал:

– Я смотрю, евреев выслали.

Молодой переводчик, умница, отреагировал, не спросившись своего начальника: