Алебардщики находились вдали от сражений, не видели зарева взрывов, не слышали канонад. И все же с фронта, где немцы громили союзников, к алебардщикам как бы тянулись тончайшие ниточки. Всякое новое ужасное известие с дребезжанием опускалось в копилку нервного напряжения. Неразбериху создавали непродуманные команды из главного штаба – смысл их оставался темен, отмены следовали нередко прежде, чем люди приступали к выполнению. Просветлениями алебардщики были обязаны родному руководству, которое то и дело бралось перестраивать роты, батальоны, а то и всю бригаду для выполнения самых неожиданных задач. В эти девять недель алебардщики были так заняты обустройством, ремонтом, перестановкой и приспособлением всего ко всему, что страшная буря, потрясавшая мир, пролетела бы незамеченной над их головами, если б не надломилась одна ветка и от этого надлома не пришла в движение вся корневая система.
Сначала их вздумали заслать в Кале. Из места назначения секрета не делали. Были отпечатаны карты сей
Впрочем, время на изучение карт и на домыслы было только по ночам. Дни проходили в непрестанном муравьином труде. Во время отъезда из Пенкирка многое потерялось, например противотанковые ружья и прицельные станки – в самом деле, кому бы пришло в голову их утаивать? Среди пропаж числился также Хейтер, отправленный в ВВС учиться на офицера связи и среди алебардщиков более не замеченный. Многих кадровых офицеров признали непригодными по состоянию здоровья и отослали в казарменный городок или в центр подготовки и формирования. Гай снова оказался во втором батальоне, ротным.
Переход бригады на новое положение и формирование подразделений осуществлялись на принципиально новых условиях. Ричи-Хук, говоря о «двухчасовой готовности бригады» к боевым действиям, определенно преувеличивал. Бригада приступила к несению службы в своем районе только через два дня. Дни выдались тяжелые, ибо в Олдершоте, как и в Пенкирке, парашютистов ждали каждый час. Согласно инструкциям, непрерывную службу в течение дня несли практически все солдаты. Но сначала требовалось солдат собрать. Никто не дезертировал – многие из-за постоянных перетасовок просто запутались.
– Выходит, ты не знаешь, в каком батальоне служил?
– Сперва в одном, сэр, после в другом.
– Ну и какой был первый?
– Не могу знать!
– Хоть фамилия командира тебе известна?
– Так точно, сэр. Старшина роты Рокс.
Как правило, новобранцы не знали и этой малости.
Рокс в свое время сказал им:
– Я – старшина роты. Моя фамилия Рокс. Посмотрите на меня внимательно и попробуйте только не запомнить в лицо. Будете все правильно делать – буду вам помогать. В противном случае пожалеете, что на свет родились. Так что выбирайте.
Солдатам эта лаконичная речь запала в души. Рокс составлял график увольнительных и назначал на работы. Для солдат еще не обстрелянных офицеры были что китайцы – на одно лицо. Кроме как с товарищами по роте, солдаты, как опытные, так и новобранцы, редко с кем общались. Они слышали о почетной роте Вольных алебардщиков графа Эссекса, гордились, что их называют «Медные подковы» и «Яблочный бренди», но понятие «бригада» по причине своей широты не укладывалось в их головах. Где, к примеру, нынче бьются? И что не поделили? Рядовые алебардщики были точно последний вагон поезда, стоящего на запасном пути. Где-то в Европе пало государство, а беднягу алебардщика почему-то лишают увольнительной, заставляют собирать вещички и на новые квартиры перебрасывают.
В четвертой роте у Гая не было ни заместителя, ни взводного, зато были старшина Рокс с интендантом Йорком, оба в летах, опытные, а главное, невозмутимые. Десятерых недосчитались – один сбежал в самоволку, список по результатам переклички отослали в регистрационную канцелярию, получили норму хранимых запасов вооружения и техники.
– Выполняйте, старшина.
– Выполняйте, старший сержант.
И они выполняли.
У Гая голова шла кругом, однако он чувствовал себя защищенным, как жертва несчастного случая, то и дело впадающая в беспамятство, едва сознающая, как угодила на больничную койку. Только вместо лекарств и винограда Гая через равные промежутки времени пичкали бумагами на подпись. Палец, завершающийся ногтем, более уместным на большом пальце ноги, указывал, где расписаться. Гай чувствовал себя малолетним монархом в тени уважаемых иноземными послами, унаследованных от безвременно скончавшегося родителя советников. А на второй день, когда доложил, что в четвертой роте все налицо и все в порядке, – безнравственным, беспринципным ловкачом.