Офицеры и джентльмены

– Был нынче утром у подполковника.

– Ну?

– Насчет того разговора с Дэйзи.

– Ну?

– То-то подполковник хохотал.

– Он вообще человек веселый.

– Отправлю, говорит, вашу просьбу в центр формирования и подготовки. Наверно, говорит, не сразу ответят, но попробовать стоит.

– Надеюсь, теперь твоя жена успокоится.

– Дядя, по-твоему, я веду себя как последний трус?

– Это не мое дело.

– Нет, ты именно так думаешь. Да и я тоже.

Впрочем, Леонард не успел в должной мере устыдиться своего поступка. В тот же вечер поступило предварительное распоряжение о погрузке на суда, и в этой связи алебардщикам предоставили сорокавосьмичасовой отпуск.

4

Гай поехал в Мэтчет. В школе еще не кончились каникулы. Отец сидел над «Латинской прозой» Норта и Хилларда и бледно-голубым томиком Ксенофонта – готовился к предстоящему семестру.

– За каждым словом в словарь лазаю, – с просветленною улыбкой признался мистер Краучбек. – А ведь эти маленькие проказники будут меня постоянно подлавливать. Они и в прошлом семестре подлавливали, правда, границ дозволенного не переступали.

Гай вернулся днем раньше, чтобы за всем проследить перед отправкой. Смеркалось. В пустом лагере Гай наткнулся на бригадира.

– Краучбек, вы, что ли? – прищурился бригадир. – Вам до сих пор капитана не дали, так я понимаю?

– Никак нет, сэр, не дали.

– Зато дали роту.

Они пошли рядом.

– Рота – это же просто мечта, – продолжал бригадир. – Нет ничего лучше, чем вести роту в бой. На втором месте – возможность самому тактику разрабатывать. Остальное – бумажки да телефон. – В густой древесной тени и сумерках бригадир был едва различим. – Нам, к сожалению, опять повоевать не придется. Нельзя мне этого говорить, ну да я все-таки скажу. Нас отправляют в Дакар[46]. Я об этой дыре узнал из разведдонесений – все как одно под грифом «Совершенно секретно», и все про продажную политику. Так вот, Дакар – французский город в Западной Африке. Небось одни бульвары да бордели, если я что-нибудь во французских колониальных городах понимаю. Мы в соединении поддержки. Что еще хуже – мы должны поддерживать бригаду поддержки. Первыми выступают морпехи, будь они неладны. Каков планчик, а? Лягушатникам за него наше большое человеческое спасибо. Думают, на ха-ха пройдут. Ну да ладно, мы заодно потренируемся. Устроим репетицию в костюмах. Извините, Краучбек, что я раскололся. За это могут под трибунал. А я староват для трибунала, так что вы уж меня не выдавайте.

Бригадир круто развернулся и исчез в зарослях.

На следующий день пришел приказ садиться на поезд для отправки в Ливерпуль. Леонард остался в тыловой походной заставе ждать нового назначения. Кроме Гая и подполковника, причин никто не знал. Многие полагали, что Леонард тяжко болен – в последнее время на него жалко было смотреть.

Нечто подобное произошло в полку капитана Труслава. Некий Конгрив, любитель ярких галстуков и игры в поло, подал в отставку, едва пришел приказ отбыть за границу. В столовой полковник объявил: «Джентльмены, пусть никто из вас в моем присутствии никогда не произносит имени капитана Конгрива». Невеста вернула Конгриву кольцо. Все, от полковника до мальчика-барабанщика, чувствовали себя замаранными; не один подвиг, свершенный позднее, был вдохновлен желанием восстановить поруганную честь полка. (Конгрив появился вновь не ранее чем в предпоследней главе, тщательно замаскированный под купца-афганца, с ключами от патанской крепости, где сам Труслав ожидал жестокой, мучительной казни.) Гай, однако, вовсе не стыдился Леонардова отступничества. Наоборот, в его понимании это они, остальные алебардщики, предали, бросили Леонарда (поезд двигался рывками, остановки казались длиннее прогонов). Пункт их назначения был отнюдь не Гонолулу-Алжир-Кветта – собирательный образ британской военной базы, стараниями кинематографа запечатленный в головке миссис Леонард, – нет, алебардщикам предстояло обосноваться в теплом, колоритном, благоустроенном городе, вдали от бомб, газовых атак, голода и оккупации; вдали от позабытого солнцем концлагеря, в который внезапно превратилась Европа.

* * *

В Ливерпуле неразбериха, впрочем, как и везде. И на пристани, и на судах затемнение. Бомбы чуть не на голову падают. Ведающие погрузкой штабные выверяют списки при помощи карманных фонариков. Гаевой роте приказано садиться на корабль, потом выгружаться, потом ждать целый час на пристани. Сирена провыла отбой воздушной тревоги, кое-где зажглись фонари. Штабные материализовались из бомбоубежища и продолжили выполнять свои обязанности. Только на рассвете измученные люди погрузились на судно и нашли отведенные им помещения. Гай проследил, пока все улягутся спать, и пошел к себе в каюту.