Офицеры и джентльмены

Каюта оказалась в отделении первого класса, еще не переоборудованном с мирных времен, когда здесь расслаблялись богатые туристы. Судно было зафрахтовано, команда тоже осталась довоенная. Стюарды-гоанцы в свежих красно-белых ливреях уже готовились к новому дню – передвигались бесшумно, расставляли пепельницы в гостиных, поднимали шторы. Бедняги пребывали в счастливом неведении – никто не потрудился сообщить им о подводных лодках и торпедах.

Впрочем, нет, не все было тихо-мирно. Из Гаевой каюты и обратно в коридор, словно пара танцоров, перемещались алебардщик Гласс и гоанец весьма примечательной наружности – худощавый и с великолепными белоснежными усами – последние доминировали на мокром от слез коричневом лице.

– Поймал этого черномазого с поличным, сэр. Тащил ваш вещмешок, сэр.

– Сэр, я здесь стюардом работаю. Я этого сердитого солдата первый раз вижу. Помогите, сэр!

– Гласс, отстань от него. Этот человек выполняет свои обязанности. А теперь уходите оба. Мне надо поспать.

– А туземец, значит, так и будет возле вашей каюты ошиваться, да, сэр?

– Сэр, я не туземец. Я португальский подданный и католик. У меня мама католичка, папа католик. У меня шестеро детей, и все крещеные, сэр.

И гоанец извлек из-под крахмальной рубашки золотой медальон, за долгие годы корабельной качки изрядно потертый о смуглую безволосую грудь.

Гай неожиданно проникся к этому человеку. Вот истинный брат его. Гаю захотелось достать свой медальон, с изображением Девы Марии Лурдской, Джарвисову память. Человек более достойный, чем Гай, пожалуй, так бы и сделал; он бодро скомандовал бы «Отставить!», чем вызвал бы искренний смех сердитого алебардщика – и помирил врагов.

Гай же ограничился тем, что нащупал в кармане две полукроны и протянул гоанцу со словами:

– Надеюсь, это поможет уладить дело.

– Поможет, сэр, очень поможет. Благодарю вас, сэр.

И гоанец как попался Гаю на пути, так с этого пути и сошел – не братом во Христе, обретшим защиту в лице сильного, но лакеем, получившим неожиданно щедрые чаевые.

Глассу Гай сказал:

– Услышу, что ты рукоприкладством занимаешься, – на гауптвахту отправлю.

– Эх, сэр, – протянул Гласс и посмотрел на Гая как на Конгрива-отступника.

В то утро солдатам разрешили поспать подольше. В одиннадцать Гай вывел свою роту на палубу – на построение. Завтрак, непривычно обильный и разнообразный (пассажиров третьего класса здесь всегда так кормили), весьма способствовал рассеянию недовольства, вызванного ночной неразберихой. Солдаты были настроены благодушно. Гай передал их взводным. Пусть проверят запасы и снаряжение, а Гай пойдет узнает, как устроились остальные алебардщики. Выяснилось, что второму батальону повезло – прочих разместили на соседнем судне, очень скученно. Второй батальон получил судно практически в полное свое распоряжение. Сюда же определили штаб бригады и целый коктейль из лиц, к алебардщикам отношения не имеющих, – офицеров связи войск Свободной Франции, морпехов, береговой команды военно-морских сил, военных священников, специалистов по тропической гигиене и прочих. Крохотную курительную комнату снабдили табличкой «ГРУППА ОПЕРАТИВНОГО ПЛАНИРОВАНИЯ. ВСЕМ ЧИНАМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН».

На рейде стоял огромный неуклюжий авианосец с корпусом неопределенного цвета. Контакты с берегом запрещались. На сходнях дежурил караул, на пристани – военная полиция. Впрочем, цель экспедиции недолго оставалась тайной – в полдень на пристани нарисовался летчик. Он помахивал пакетом с надписью «Совершенно секретно. Только для офицерского состава» – помахивал весьма легкомысленно, ибо уронил, не дойдя до катера. Упаковка порвалась, бриз подхватил и распространил несколько тысяч сине-бело-красных листовок, каждая с шапкой: «ФРАНЦУЗЫ ДАКАРА! ПРИСОЕДИНЯЙТЕСЬ К НАМ, ЧТОБЫ ОСВОБОДИТЬ ФРАНЦИЮ! Генерал де Голль».

Никто, кроме одного из капелланов, в военной жизни новичка, не заподозрил за этими приготовлениями серьезных последствий. В минувшие недели алебардщиков слишком часто срывали с места, вдохновляли и разочаровывали. Они привыкли, что за приказом неминуемо грядет если не прямая отмена, то уж неувязка – в обязательном порядке, и в этом плане стали почти философами. К примеру, увольнительные на берег – то можно, то нельзя; или перлюстрация писем – то введут, то отменят. А само судно – снялись было с якоря, да вокруг него цепь обмоталась – вернулись к пристани. Опять же, снаряжение то выгружаем на пристань, то по новой загружаем – тактикой называется. И вдруг действительно отплыли. На посошок успели прочесть в газете, что бомбят вовсю. Де Суза окрестил судно Ковчегом.