Офицеры и джентльмены

Несомый двумя туземцами, он возлежал на носилках под балдахином. Группа точно сошла с гравюры трактата о путешественниках, изданного в эпоху королевы Виктории. Туземцы выгрузили Эпторпа на крыльцо медсанчасти и тотчас начали громко обсуждать свое вознаграждение на языке менде. Эпторп мямлил на суахили и уже в помещении доказывал:

– Мошенники. Прикидываются, что не понимают суахили. Тут суахили каждая собака знает[51].

Юноши, точно двое стервятников, стали являться ежедневно, строить планы относительно «гонорара» и завидовать шикарной жизни парней из метрополии.

В столовой штаба бригады с Гаем обращались как со стеклянным, абсолютно все, даже Данн. Данн в особенности – наконец хоть кто-то замарался хуже его самого.

– Мне-то, мне-то, старина, вы всю правду можете сказать. Ну-ка, честно: вы с катушек съехали и самовольно развязали бой?

– Об этом запрещено говорить. Дело находится на рассмотрении.

– Вот, и с моим ботинком та же история. Кстати, слышали новость? Этот псих Эпторп теперь в госпитале скрывается. Симулянт.

– Вы ошибаетесь. Из отпуска Эпторп вернулся совсем больным.

– Странно, странно. Он же к этому климату вроде привычный. Ладно, не век же ему на койке валяться. Выйдет рано или поздно, тут-то мы его и прищучим. Положение у Эпторпа похуже вашего будет, вот что я вам скажу.

Разговор вызвал теплые воспоминания о первых днях в казарменном городке. Гай пошел к начштаба и попросил разрешения навестить Эпторпа.

– Присаживайся, дядя. – Начштаба, как и прочие, порой перебарщивал с выражением симпатии. – Отнеси Эпторпу бутылку виски. С председателем клуба-столовой я договорюсь. – На месяц выделялась только одна бутылка.

– А разве в госпиталь со спиртным можно?

– Разумеется, нельзя, дядя. Это на твой страх и риск. Только все носят, а как же иначе? Зачем и навещать товарища, если виски не припас? Только имей в виду: я тебе ничего такого не говорил. Попадешься – сам будешь выкручиваться.

Дорога красной глины вела мимо сирийских складов. Тут и там попадались стервятники. Гай замечал только бездельников-туземцев, и то когда они совались под колеса. Позднее западноафриканским колоритом дохнет на него из книги. Гай впервые ощутит и запахи, и звуки и различит оттенки – и они, воссозданные мастером, закрепятся в памяти на правах собственных впечатлений. Через восемь лет другие читатели станут спрашивать Гая: «Вы же там воевали. Что, верно описано?», а Гай станет отвечать: «Да, верно. Да, так, скорее всего, и было».

Дорога забирала теперь в гору, впереди уже маячило внушительное, выцветшее на солнце здание госпиталя, лишенное радиосвязи, усугубляющей страдания пациентов. В госпитале царили тишина и покой; работали вентиляторы, ставни препятствовали перегреву помещения.

Эпторп был в палате один, лежал без движения на ближайшей к окну койке. Пальцы его стискивали край стеганого покрывала. При Гаевом появлении он немедленно принялся набивать трубку.

– Вот приехал посмотреть, как ты тут.

– Я при смерти, старина, решительно при смерти.

– Процедурами ты явно не перегружен.

– Эх, старина, они просто не понимают, насколько серьезна моя болезнь. Таскают мне головоломки да книжки Йэна Хэя[52]. А жена завотделением – вот курица – предложила выучить меня вязать крючком. Я тебя умоляю, старина, просто умоляю…

Гай достал заветную бутылку, которую пронес в кармане рубахи.

– Я подумал, может, от виски тебе полегчает.

– Какой ты заботливый, дружище. Определенно полегчает. Вне всякого сомнения. Нам, правда, подносят на закате по мензурке, но этим и котенка не напоишь. Я говорил, что мне недостаточно, – очень строгим голосом говорил, заметь, старина, – так они только смеются. С самого начала, как диагноз неправильный поставили, так и продолжают меня в гроб вгонять. Да я лучше в медицине разбираюсь, чем все эти юнцы, вместе взятые. Просто удивительно, как я до сих пор жив. Видно, дело в природной выносливости. Бывалого солдата вроде меня так сразу не убьешь. Только они терпеливые, они смерти моей дождутся. Изведут. Уморят. Здешняя тактика: уничтожить в человеке желание жить, а там пойдет как по маслу. Сто раз такое наблюдал.

– Куда виски спрятать?

– Куда-нибудь, чтоб я мог дотянуться. В постели оно, конечно, нагреется, да делать нечего.

– Может, лучше в тумбочку?

– В тумбочке найдут – на тумбочках у них бзик. По двадцать раз в день проверяют. А вот постель перестелить не почешутся. Покрывало пригладят перед обходом, и будьте довольны. Давай бутылку сюда, в ноги. Вот так. Спасибо, старина.

Постель была застлана только застиранной простыней да тонким хлопчатобумажным покрывалом. Гай увидел большие Эпторповы ступни, лишенные «дельфинов», красные, потрескавшиеся. Попытался развлечь Эпторпа рассказом о новом бригадире и о своем неопределенном положении, но Эпторп капризно отмахнулся:

– Да-да. Для меня, старина, это теперь как другой мир.

Он взял трубку, затянулся, выпустил колечко, слабою рукой попытался положить трубку на прикроватный столик, уронил. Трубка с неожиданным грохотом упала на голый пол. Гай вздрогнул, стал поднимать, но был остановлен Эпторпом: