Огни большого города

Другие проявления жизни тоже, естественно, были, и все они, как он полагал, глубоко затаились всюду. Во тьме истории прежде всего. А также в узких потемках моего шкафа, на кафедре малоизвестных страниц марксизма-ленинизма, возглавлял которую этот профессор, которого давно уже нет нигде, кроме воображения. Они же – и в ближайшей бакалее, и в столичных улицах и переулках, разных по длине, ширине, названиям, исхоженности и степени освещенности. Это его ощущение тоже было существенным и, видимо, необходимым. Оно, во-первых, позволяло хотя бы немного разобраться в том перечне, который за шторой на деревянных кольцах долгие годы в сладковатом дыму «пахитосок» перепечатывала его мать, а во-вторых, не сразу, но все же отделаться от странной иллюзии, что что-то опять происходит не лично со мной, а с кем-то еще. Я сижу в комнате, в ней и товарищ сидит. Он – блестящий студент, я – подручный главного геодезиста. Шляпа на крючке; лампочка на потолке. Тот же шкаф. Хорошая музыка. За темным оконным стеклом – большая Москва. Все это здесь и сейчас, но через много лет после всех исторических событий, которые уже были, и за годы до тех, которые еще будут. Давно уже нет Октябрьской социалистической революции и Гражданской войны, коллективизации и индустриализации, Второй мировой войны и Первого спутника Земли, ХХ съезда КПСС, отставки Н.С.Хрущева и ввода советских войск в Прагу, стрельбы в Далласе и эпохи разрядки. Давно уже вынесли из мавзолея И.В.Сталина и забыли вынести В.И.Ленина. Наши войска вошли в Афганистан и через десять лет оттуда вышли. Все разрешили, все напечатали, и бешенство бывших друзей достигло невиданной интенсивности в их ненависти друг к другу. Рухнула Берлинская стена, но не сам Берлин. Накрылся Варшавский Договор, оставив после себя тысячи брошенных единиц военной бронированной техники. Значительно раньше сошли с конвейера первые советские «Жигули», американские космонавты высадились на Луне, уехал за границу А.И. Солженицын, Краснознаменный ансамбль песни и пляски вернулся с зарубежных гастролей. Умер сперва Брежнев, затем Андропов, а за ним и Черненко, закончив тем самым бешеную «гонку на лафетах» вдоль полузабытых огней центральной Москвы. Грохнул на всю планету Чернобыль. С шумом вычеркнули 6-ой пункт Конституции. Ушел в отставку Горбачев. Пропал во тьме истории СССР. И так уж вышло, что дальнейшая история страны пока еще никуда не пропала. Она тут и сейчас. Хотя, если верить товарищу, предварила ее, как и весь ХХ век, своим триумфальным шествием по городам и весям короткометражная кинолента о голой женщине, выходящей из ванной. Протяженностью действия 58 секунд.

ХVI.

На этом можно было бы и закончить эти воспоминания про меня и моего товарища, но закончить отчего-то не выходит. К тому же вопрос «ну а что же Москва?» нуждается хоть в каком-то ответе.

Надо честно ответить: не знаю. Знаю, что поближе к ночи великий город погружался в темноту, оставляя лишь те огни, которые были нужны ему для круглосуточного освещения. Звенели у кого-то из моих соседей настенные часы, кто-то где-то вздыхал, скрипели половицы в коридоре: это какой-нибудь припозднившийся в кухню прошел и, наверное, с чайником.

Александр Петрович ко мне не приходил несколько дней, а то и лет. Чем он в это время занимался, где пропадал, никакой информации не было, поэтому ни на что конкретное грешить не могу. Должно быть, дела и занятия, занятия и дела, сводившиеся к чем-нибудь более важному и неотложному, чем огромные черные собаки, охраняющие вход в один из подмосковных ЛТП. Такое же, например, как его неумолчное желание связывать несвязуемое и объяснять необъяснимое под звуки музыкального инструмента изогнутой формы.

И все дальнейшее, о чем я еще не рассказал, – в память о том, что мы с ним пережили, о том, что собирались пережить, о том, что никогда не думали переживать, о том, что могли бы пережить, но отчего-то не пережили. То есть он пережил, а я не успел.

Добавлю к этому и дополнительный фрагмент о белокурой киноактрисе, незаходящей кинозвезде его юности, героине самой лучшей кинокомедии в мира. Она осталась навсегда в памяти нескольких поколений и на трехмерной плоскости мирового экрана. Тем более что через несколько лет в различных уголках планеты с разным уровнем громкости отозвалась очередная годовщина трагических выстрелов в техасском Далласе по проезжавшему в открытом автомобиле Джону Ф. Кеннеди. Без всякого упоминания о скончавшейся за год до этого Нормы Джин Бейкер Мортинсон. (От передозировки.)

В ту же ночь он мне позвонил или не в ту, я опять же запамятовал. Помню, что пару раз растянул свой резиновый эспандер на заре; потом еще один день прошел; а потом звонок был примерно во втором часу по Москве. Меня еще тогда Арнольд Моисеевич, технолог по специальности, к телефону позвал. Я уже спал на своем пружинном диване, а он позвал.