Огни Камелота (СИ)

- Не переживай, Гриффиндор. Все равно с конюшен ты будешь возвращаться сюда, так что удовольствия лицезреть тебя в навозе я не лишусь.

- Я тебе сказал, это было только второе испытание, – Годрик взлохматил волосы, сел на стул у стола и залпом хватил вина.

- Грязными штанами на стул... – скривился Сэл.

- Заткнись, фанфарон дворянский.

- Ну и что же было первым испытанием, сэр рыцарь? Мытье полов в Тронном Зале?

- Стрельба, – состроив рожицу, ответил Гриффиндор. Слизерин присвистнул, спуская одну ногу на пол.

- Даже так? Давай подробнее.

- Десять мишеней. Я взял шесть. Одной стреле не хватило прямо самой толики...

- Сколько шагов? – прищурился Сэл.

- Тридцать.

- А я говорил, что ты мазила, – Салазар вальяжно откинулся обратно на стену. Годрик сердито фыркнул.

- Но лучше, чем в прошлые разы...

- Да, там ты выбивал четыре из десяти. Ну и что тебе сказал твой кумир? Надеюсь, не поскупился на похвалы твоей НЕметкости?

Гриффиндор улыбнулся, будто победил.

- Король пошел на уловку. Понимаешь, раньше рыцарей набирали просто по мастерству из дворян, но Артур отменил это правило. Ему надо было придумать способ, как теперь проверять новобранцев, подходят они или нет. Первое испытание состоит из стрельбы и турнира на копьях, верхом. Так вот, оба раза это были уловки. Когда я промазал, он должен был закончить проверку, но наоборот сказал, что так я доказал свое умение не сдаваться. А потом мой противник в турнире на втором круге притворился раненым, и я, понятное дело, опустил копье. Это была проверка на честь и благородство!

Слизерин выслушал эту тираду без выражения. Невозмутимо отпил вина.

- Это ты так хвастаешься?

Годрик мотнул головой, слегка ударив ладонью по столу.

- Твой цинизм растоптан! Как ты не понимаешь?

- Что я должен понимать? Что король решил позабавиться, устроив цирк?

- Он проверял, может ли на меня положиться!

- А потом отправил тебя чистить конюшни.

Гриффиндор попыхтел, глядя на прямой взгляд друга, а потом все же улыбнулся. Сэл растянул губы в ответ.

- Каждый рыцарь должен уметь обращаться с лошадью, верно? – разведя руки в стороны, Годрик поднялся с лавки. – По крайней мере, сэр Леон сказал, что король и вашего брата на втором испытании в конюшни отправляет. Ладно, где тут у нас вода? Надо же, наверное, помыться.

Он улыбнулся заискивающей улыбкой нашкодившего ребенка и, сцепив руки за головой, насвистывая что-то, отправился по дому искать бочку с водой и чашки для мытья. Салазар задумчиво посмотрел ему вслед. Несмотря ни на что, любил он улыбку своего друга. Она была совершенно не такой, как у него самого. Годрик редко когда умел скрывать эмоции, а уж радость – тем более. Он улыбался широко, неудержимо, искренне и так непобедимо радостно, что Сэл всегда чувствовал что-то теплое в груди. Он ворчал, что подобная несдержанность когда-нибудь навредит другу, что тому нужно научиться не показывать своих эмоций так открыто. Но ко всему прочему, он просто завидовал. Он сам давно не умел так улыбаться. Он растягивал губы вежливо или насмешливо, ехидно или презрительно, но чистой радости просто не умел выражать. С тех пор как его няня сказала ему научиться скрывать свою магию, потому что люди ее ненавидят, а потом его собственная мать подтвердила эта, отправив его на суд и казнь, он понял, что мир не примет его настоящего. А значит, и улыбаться искренне ему незачем.

====== Глава 4. Как приходит утро в Камелот. ======

Утро Гаюса в мирное время начиналось всегда одинаково.

Он просыпался, проклиная петухов, всегда почему-то на латыни. Протягивал руку к тумбе и пил приготовленное с вечера лекарство. Глубоко вдыхал и выдыхал около минуты и медленно поднимался с постели, мысленно пересчитывая, о существовании скольких костей, которые могут болеть, он узнал. Тихо облачался в свою рясу, невольно вспоминая те деньки, когда носить штаны было еще удобно. Аккуратно застилал постель и выходил в главную комнату. Зевая, готовил какой-нибудь особенно невкусный завтрак (Мерлин не жаловался, но Гаюс знал, что его стряпня редко бывала аппетитной). Затем расставлял на видном месте все склянки с лекарствами для утреннего обхода и, удовлетворившись, звал своего помощника завтракать.

Не получив ответа, он каждый раз волновался, хотя это не всегда означало что-то плохое. А с тех пор, как Камелот изгнал Моргану с трона, все и вовсе было более или менее спокойно. Гаюс с гордостью приписывал это спокойствие стараниям Артура и Мерлина.

Позволив себе покряхтеть на лестнице, он открывал дверь и неизменно оказывался в одном огромном и просто невообразимом бардаке, который каждый раз умудрялся случиться где-то между ужином и рассветными петухами. И посреди этого бардака, где-то в глубинах кровати виднелась вихрастая черная макушка.