Ой упало солнце: Из украинской поэзии 20–30-х годов

Как на Голгофу, мы брели к могиле
по пустошам седым чужой земли,
заброшенную кое-как нашли
среди оврагов, можжевеля, пыли.

И видим горестно, что травы обступили

плиту разбитую, и листья замели,
но надпись полустертую прочли
и силу слов обычных ощутили.

Покинутый, осиротелый прах!

На брошенном погосте в лопухах
нашел жилище наш бездомный гений.

Прообраз дней его — Лаокоон,

а смерть его в борьбе, среди гонений
не украшает лавром пантеон.

1930

КАМЕНЕЦ

Над широтой земною в сини гордой
химерой каменною выше скал
он, как рондель причудливый, витал,
узором странным оттоманской чорди.

Округи сторож, словно конь на корде

или журавль, минарет торчал
среди домов, он словно бы мечтал
в овитом синей дымкою фиорде.

Пропорций совершенство! И чисты

застывших форм суровые черты.
Поэма, созданная из гранита.

Но в очи башен стройных загляни:

там тьма средневековая сокрыта,
кровь, ужасы, пожарищей огни.

1930

СИМФОНИЯ

Расцвела эстрада медными громами,
окатив каштаны, оглушила даль
и плеснула звонко в заревое пламя —
скрипками искрится голубой хрусталь…

Жалят и целуют флейт палящих осы,

бархатных гобоев ластятся шмели…
Сердце молодое пьет густые росы,
жить, творить мечтая для своей земли…

Все безумней скрипки, яростней фанфары

оглашают плесы темного Днепра,—
но Днепра не видно… Чьи-то это чары.
Или струнных звуков странная игра.

Море, тускло море — только мол из мела

(и летучей мышью в облаках луна),
корабли на рейде встали онемело,
и заря на реях далеко видна.

1934

ВТОРОЕ РОЖДЕНИЕ

Я думал, ей всего достало в теле:
и образов из солнца и стекла,
и звона слов, неслыханных доселе,
и музыки сердечного тепла.

Взлетев дрофой на ветер молодецкий,

она аж задохнулась. На лету,
как пулею пронзенная стрелецкой,
и пала на калиновом мосту.

Тогда опять пустил я душу голой,

в полет душа бесстрастная ушла,
неслась, в снегу воркуя, словно голубь,
пока ее пурга не замела.

Я отогрел замерзшую и в тело

оправил, словно ювелир алмаз,
чтобы она, как радуга, горела,
чтоб золотистый блеск ее не гас.

И в сонное течение артерий

я влил не кровь — палящий зной Гавай,
и, как творец счастливой Галатеи,
воскликнул вдохновенно: «Оживай!»

И заглянул ей в очи, в них искрится

иное небо, свет иных высот,
в них новых зорь забрезжили криницы —
и новая душа твоя цветет.

1935

ЗИМНЯЯ СКАЗКА (Утренний Киев из моего окна)