Окно выходит в белые деревья...

По Америке, столь многодетной,
                          но строго диетной,
где ни яблок моченых,
                          ни хрустких соленых груздей,
я веду «кадиллак»,
                          а со мною мой сын шестилетний —
к пятилетней возлюбленной
                          сына везу на «birthday».
Заблудилась машина моя.
                          Все вокруг до испуга похоже.
И жестоко пророчит
                          сынишка рассерженный мой:
«Знаешь, папа,
                          с тобой может что-то случиться похуже.
Ты однажды возьмешь
                          и забудешь дорогу домой».
Суеверно я вздрогнул,
                          задумался ошеломленно.
Что ты сделал со мною,
                          пророчеством не пожалев?
«Где дорога домой?» —
                         себя спрашивали миллионы
под крестами в Стамбуле,
                         в Шанхае,
                                         на кладбище Сен-Женевьев.
Несвобода уродкой была,
                         и свобода у нас изуродованная.
Лишь бесчестье богатства
                       да глупая честная нищета.
Страшный выбор —
                        безденежье или безродинье.
Где Россия?
                        Прикончена бывшая.
                                                            Новая не начата.
Все надеялся я,
                              что нахапаются,
                                                            наиграются.
А они зарвались.
                           Никакой им не нужен поэт.
Происходит
                           выдавливание
                                                        в эмиграцию.
                                                                  Но поэзия — воздух души.
                            Эмиграции воздуха нет.
Я тот воздух России,
                             который по свету кочует
и ночует,
               порой неуверенный —
                             что за страна,
но, как только отраву почует,
                             себя он врачует
тем, что пахнет,
                            как будто с лесной земляникой стога.
Мой двойник шестилетний,
                            за маму и папу болельщик,
                                                                            мирильщик,
я запутал себя и тебя.
                                       Но моя ли, и только, вина?
Мир запутался тоже.
                                       Дорогу домой так отчаянно в мире он ищет
и не может найти,
                              а не только Россия одна.
Петербург никогда не вернется в другой Петербург —
                                                                                           Александра Сергеича,
как в Париж д’Артаньяна —
                               макдональдсовый Париж.
«Где дорога домой?» —
                               слышу я голоса над планетою,
                                                                                        тлеющей
и от пепла идей,
                               и от стольких других пепелищ.
Я дорогу домой
                               по кусочкам в себе раздобуду.
Я сложу их в одно.
                               За отца не пугайся,
                                                             наследник запутанный мной.
Не забуду дорогу домой.
                               Я иначе собою не буду,
потому что для стольких
                               я тоже — дорога домой.

25 ноября 1995

ДВАДЦАТЬ ПЕРВЫЙ ВЕК