Око мира

но ее немигающий взгляд заставлял его чувствовать себя неловко. Он взглянул на друзей, но те отодвинулись, с широкими улыбками бросая его на произвол судьбы.

-- Не давай Мату затесать тебя в свои глупости, -- произнесла Эгвена так же серьезно, как сама Мудрица, и вдруг захихикала. -- В последний раз я тебя таким

видела, когда Сенн Бью поймал тебя с Матом на своей яблоне, когда вам было по десять лет.

Он переступил с ноги на ногу и посмотрел на друзей. Те стояли неподалеку, Мат о чем-то говорил, возбужденно жестикулируя.

-- Ты потанцуешь со мною завтра? -- Но хотел сказать он совсем не это. Он хотел потанцевать с ней, но в то же самое время ему очень не хотелось чувствовать

себя так неловко, как он всегда чувствовал себя рядом с нею. Сейчас он именно так себя и чувствовал.

Уголки ее рта шевельнулись в слабой улыбке.

-- Днем, -- ответила она, -- утром я буду занята.

С того места, где стояли остальные, раздался возглас Перрина: «Скоморох!»

Эгвена повернулась к ним, но Рэнд тронул ее за руку.

-- Занята? Чем?

Несмотря на холод, она откинула назад капюшон плаща и непринужденным жестом перекинула волосы через плечо. Когда он видел ее в последний раз, ее волосы

спадали темными волнами ниже плеч, и только красная лента удерживала их; сейчас же они были заплетены в длинную косу.

Он уставился на эту косу, словно это была гадюка, потом глянул в сторону Весеннего Шеста, одиноко возвышавшегося над Поляной, готового для завтрашнего

Празднества. Утром незамужние девушки, достигшие подходящего для замужества возраста, будут водить хоровод вокруг Шеста. Он сглотнул. Почему-то до него

до сих пор не доходило, что она достигнет совершеннолетия одновременно с ним.

-- Если кто-то достаточно взрослый, чтобы жениться, -- пробормотал он, -- это еще не значит, что сразу жениться надо.

-- Конечно. Или что вообще надо.

Рэнд моргнул.

-- Вообще?

-- Мудрицы почти никогда не выходят замуж. Найнива меня учит, ты же знаешь. Она говорит, что у меня есть талант, что я могу выучиться слушать ветер. Найнива

говорит, что не все Мудрицы могут это, даже если они говорят, что могут.

-- Мудрица! -- захохотал он, не уловив опасного блеска в ее глазах. -- Да Найнива будет у нас Мудрицей еще лет пятьдесят, если не больше. Ты что, до седых

волос в ученицах проходишь?

-- Есть и другие деревни, -- горячо возразила она. -- Найнива говорит, что деревни к северу от Тарена всегда выбирают Мудрицу издалека, чтобы, как они

считают, у нее не было любимчиков из местных.

Его веселье пропало так же быстро, как пришло.

-- Ты уедешь из Двуречья? Я же тебя никогда больше не увижу!

-- А тебе будет жалко? В последнее время мне кажется, что тебе все равно.

-- Никто никогда не покидает Двуречье, -- продолжал он, -- только разве что кто-нибудь из Таренского Перевоза, но они там все и так странные. Совсем не

двуречинцы.

Эгвена отрешенно вздохнула.

-- Может, я тоже странная. Может, я хочу взглянуть на места, про которые слышала в сказках. Ты об этом когда-нибудь думал?

-- Конечно думал, я ведь тоже иногда мечтаю, только я понимаю, где мечта, а где настоящая жизнь.

-- А я, значит, не понимаю? -- спросила она яростно, отворачиваясь от него.

-- Да я не это имел в виду. Я про себя говорил. Эгвена?

Она запахнула плащ, словно отгораживаясь от Рэнда стеной, и, гордо выпрямившись, отошла на несколько шагов. Он озадаченно почесал затылок. Как ей объяснить?

Уже не в первый раз она выискивала в его словах значения, о которых он даже и не догадывался. В ее теперешнем настроении любой неверный шаг только бы все

испортил, а Рэнд полагал, что почти любой его шаг сейчас будет неверным.

Тут подошли поближе Мат с Перрином. Эгвена не обратила на них никакого внимания. Они неуверенно посмотрели на нее, потом подобрались вплотную к Рэнду.

-- Морайна Перрину тоже монету дала, -- сказал Мат, -- такую же, как нам. -- Помолчав, он добавил, -- И всадника он тоже видел.

-- Где? -- потребовал ответа Рэнд. -- Когда? Кто-нибудь еще его видел? Ты сказал кому-нибудь?

Перрин поднял широкие ладони, призывая Рэнда помедлить.

-- Вопросы по одному. Я видел его на краю деревни, когда он наблюдал за кузницей, вчера, как только настали сумерки. От него меня прямо дрожь пробрала.

Я мастеру Лугхану сказал, только когда он пошел посмотреть, там никого не было. Он сказал, что я от теней шарахаюсь. Только когда мы гасили горн и убирали

инструменты, он носил с собой самую здоровенную свою кувалду. До сих пор он никогда так не делал.

-- Значит он тебе поверил, -- сказал Рэнд, но Перрин пожал плечами.

-- Не знаю. Я его спросил, зачем ему кувалда, если я от теней шарахался, а он сказал что-то насчет того, что волки обнаглели настолько, что суются в деревню.

Может, он думал, что я именно это и видел, но должен же он знать, что я могу отличить волка от человека на лошади, даже в потемках. Я-то знаю, что я видел,

и никто меня не уверит в обратном.

-- Я тебе верю, -- сказал Рэнд, -- я ведь его тоже видел.

Перрин довольно хмыкнул, как будто не был в этом уверен.

-- О чем вы все-таки говорите? -- вдруг обратилась к ним Эгвена.