В ночной темноте переливался светом район процветающих трущоб. Словно ядовитые грибы, вздымались грязные и потрепанные заведения, вызывающие в своей мерзости. Бары, бильярдные, боулинг-клубы, публичные дома, оружейные магазины… и над всем этим грохотал металлический скрежет. Оглушительный грохот американского джаза несся из репродукторов над каждым залом игровых автоматов. Била в глаза мигающая неоновая реклама. Вокруг бесцельно бродили вооруженные солдаты, выбирая один из давно протухших пороков в этом рассыпающемся пространстве аморальности.
В окне одного из магазинчиков Хэмилтон заметил странную картину. Ряды ножей и пистолетов были выставлены в обтянутых бархатом ящиках.
– А что не так? – сказал Лоус. – Вот так коммунисты и представляют себе Америку – гангстерские города, полные порока и преступности.
– Ну да, и в сельской местности не лучше, – невесело поддержала Марша. – Индейцы, беззаконные убийства и суды Линча. Бандиты, резня кругом, кровопролитие.
– Ты неплохо разбираешься, – заметил Лоус.
Подавленная и в отчаянии, Марша опустилась на обочину.
– Я дальше идти не могу, – сообщила она им.
Трое мужчин застыли в неловкости, не зная, что делать дальше.
– Пойдем, – неласково сказал ей Хэмилтон. – Ты замерзнешь.
Марша не ответила. Она сгорбилась, дрожа от холода; сцепила руки, опустив лицо, маленькая и хрупкая.
– Лучше, наверное, зайти куда-нибудь, – предложил Лоус. – Может быть, в один из этих ресторанчиков.
– Нет смысла идти дальше, – сказала Марша мужу. – Ты как считаешь?
– Да, думаю, что нет, – просто ответил тот.
– Тебе все равно, вернемся ли мы.
– Именно так.
– Я могу что-то сказать в свою защиту?
Хэмилтон, встав рядом с ней, указал на мир вокруг.
– Я и так все вижу; о чем тут говорить?
– Я прошу прощения, – неловко сказал Макфайф.
– Ты не виноват, – ответил Хэмилтон.
– Но я чувствую ответственность.
– Забудь. – Наклонившись, Хэмилтон положил руку на дрожащее плечо жены. – Пойдем, милая. Ты не можешь тут оставаться.
– Даже если больше некуда пойти?
– Да. Даже если больше некуда пойти. Даже если мы дошли до конца этого мира.
– А мы как раз дошли, – жестоко уточнил Лоус.
Хэмилтон не нашелся, что ответить. Он присел и силой поднял свою жену на ноги. Она вяло позволила ему поднять себя. В темноте и холоде она представляла собой жалкий комок материи, послушно следующий за ним.
– Кажется, что это было так давно, – вспомнил Хэмилтон, не выпуская ее руки. – Тот день, когда я встретил тебя на веранде и рассказал, что полковник Эдвардс хочет от меня.
Марша кивнула.
– Тот день, когда мы посетили Беватрон.
– Ты только подумай, – хрипло сказал Макфайф. – Если бы вы туда не пошли, ты бы и до сих пор ничего не знал.
Рестораны были слишком роскошными, слишком показными. Официанты кланялись и стелились, подобострастные крысята, шнырявшие среди богатых столов. Хэмилтон и его спутники блуждали без цели, никуда конкретно не направляясь. На тротуарах было почти безлюдно, лишь изредка попадалась чья-нибудь ободранная и сгорбленная фигура, бредущая мимо.
– Яхта, – без энтузиазма сообщил Лоус.
– Что?
– Яхта. – Лоус кивнул на яркую витрину длиной в квартал. – Куча яхт. Не хочешь прикупить одну?
В других витринах были выставлены дорогие меха и украшения. Парфюмерия, импортные продукты… и опять безвкусно пышные рестораны с кланяющейся прислугой и роскошными люстрами. Тут и там группки оборванцев, мужчин и женщин, стояли, пялясь в витрины и не имея денег на покупки. Один раз навстречу им по улице проехала запряженная лошадью повозка; какая-то семья ехала в ней – с потухшими взглядами, вцепившись в свои пожитки.
– Беженцы, – сообразил Лоус. – Из пораженного засухой Канзаса. Из Пыльного Котла, помнишь?
Перед ними тянулся огромный квартал красных фонарей.
– Хм, – сказал Хэмилтон трезво, – что скажете?
– А что нам терять? – согласился Лоус. – Мы уже дошли до края, ничего не осталось.
– Да можем и поразвлечься, действительно, – пробурчал Макфайф. – Пока еще можем. Пока эта богомерзкая руина совсем не развалится.
Не проронив больше ни слова, вся четверка двинулась к массе кричащих неоновых огней, пивной рекламы, гудящих рожков и драных, бьющихся на ветру навесов. К старой, знакомой «Тихой Гавани».
Безумно утомленная, но благодарная Марша опустилась за один из столиков в углу.
– Как хорошо, – выдохнула она. – Тепло и уютно.
Хэмилтон стоял, впитывая смутное дружелюбие зала, грязноватый уют переполненных пепельниц и опустошенных пивных бутылок, жестяное бренчание музыкального автомата. «Тихая Гавань» не изменилась. У бара торчала привычная группа работяг, их фигуры с ничего не выражающими лицами все так же горбились над пивными кружками. Деревянный пол был усеян окурками. Бармен, вяло протирающий прилавок грязной тряпкой, кивнул Макфайфу. Все трое уселись вокруг Марши.
– Как хорошо присесть, – устало вздохнул Макфайф.
– Все будут пиво? – спросил Лоус. Никто не возразил, и он удалился в бар.
– Да, мы далеко зашли, – сказала Марша, сбрасывая пальто. – Мне кажется, я тут никогда и не была.
– Да, скорее всего, – согласился Хэмилтон.
– Это сюда ты ходишь?