Октябрь. Память и создание большевистской революции

Год спустя лидеры большевистской партии, возможно, несколько удивленные, что им все еще удалось удержаться у власти, и ободренные успехами в Гражданской войне, стали более открыто продвигать свою идеологическую программу, теперь уже прямо ссылаясь на победы большевиков. Большевистские газеты часто цитировали враждебные сообщения иностранной прессы о неспособности держав Антанты остановить «эпидемически распространяющееся влияние» большевизма[299]. Объявленный к октябрьским праздникам «День раненого красноармейца» предполагал явное отождествление красноармейцев с коммунистами[300]. Успехи, достигнутые в стране сетью Советов за последние два года, теперь однозначно связывались с Коммунистической партией. Неуклонно растущий процент большевиков на съездах Советов с октября 1917 года, утверждали «Известия», свидетельствует о том, что «советское строительство все время находилось под руководством Российской коммунистической партии»[301]. Быть «беспартийным» перестало означать просто быть непричастным. Беспартийность все чаще представлялась как угроза Октябрьской революции. «В советской прессе, – писал в своих воспоминаниях об этом периоде Андрей Терне, – постоянно встречаются указания на то, что отсутствие политических убеждений есть абсурд. Каждого гражданина Советской России коммунисты хотят втянуть в занятия политикой» [Терне 1922:64]. Терне имел в виду, что подавляющее большинство людей в эти годы не причисляли себя ни к одной из политических партий. Тем не менее в годы Гражданской войны беспартийность стала означать приверженность врагу. «“Будь беспартийным!” – говорят наши враги рабочим, – писал Зиновьев. – Будь беспартийным – стой в стороне, не разбирайся в той борьбе, которая сейчас разделила весь мир на белых и красных. Не поддерживай коммунистов… Будь ни теплый, ни холодный»[302]. Объявляя 7 ноября 1919 года о начале недельной вербовки, «организация коммунистов-большевиков» г. Екатеринбурга обратилась ко всем «беспартийным трудящимся массам» с призывом подумать «серьезно и глубоко о том, что такое партия коммунистов, за что она борется», отдельно выделив красноармейцев, которые «много и много раз… хоть мимолетно» задумывались над этими вопросами[303]. Беспартийным предстояло решить вопрос уже не о вере в революцию, а о вступлении в ряды Коммунистической партии: «Петроградские рабочие знают, что в случае победы враг [белые] не будет делать различия между рабочими и коммунистами, они понимают, что он будет вешать всех, у кого мозолистые руки, и они спешат в ряды своей партии»[304]. В ноябре 1919 года в прессе появились воспоминания вновь вступивших в партию работниц[305]. Точно так же «примитивные и малограмотные» стихотворения, наводнившие прессу в это время, предлагались в качестве доказательства спонтанного, хотя и плохо сформулированного желания рабочих вступить в партию[306]. К последним неделям 1919 года пространство для неопределившихся постепенно исчезало: «Ты должен твердо знать, / С кем хочешь рядом стать»[307].

Глава 3 Апофеоз Октября

И свергнут тирании древний оплот.

Свобода завоевана! Победные песни,
Шум великих разрушений и внезапное зарево:
Это огонь победоносно врывается в дрожащие небеса.

Руперт Брук. Бастилия, 1905

Зимой 1919–1920 годов Красная армия одержала значительные победы над силами белых, и казалось, что наступление весны в России ознаменует также окончание Гражданской войны. Однако если непосредственная угроза Октябрю со стороны белых войск и белой пропаганды, казалось, ослабла, то проблема, связанная с социальными лишениями и страданиями жителей Советской России, представлялась многим большевикам как никогда острой. Такие опасения угрожали целостности большевистской партии и большевистской идентичности внутри самой партии.

«Есть такая партия!»

Разумеется, разногласия и даже организованное диссидентство не были новостью для высших эшелонов большевистской партии. В 1918 году группа левых коммунистов, в которую входили такие известные большевики, как Николай Бухарин, Андрей Бубнов, Александра Коллонтай и Евгений Преображенский, подвергла критике решение партии заключить Брест-Литовский мир с Германией вместо того, чтобы вести революционную войну. Так на основе недовольства использованием военных специалистов в Красной армии, а также других военных вопросов возникла военная оппозиция, в которую входили некоторые из этих левых коммунистов[308]. По мере того как конкретный повод для недовольства терял свою актуальность, а выделившаяся группа теряла поддержку внутри партии, разногласия сходили на нет.