Октябрь. Память и создание большевистской революции

В начале спектакля Временное правительство, находящееся «на вершине своей славы» в начале 1917 года, противопоставлялось «царству полной дезорганизованности» красных. Однако по мере того как рабочие массы начали организовываться, страх и нерешительность овладели Временным правительством, которое в конце концов скрывалось в стенах Зимнего дворца[336]. В первой части представления ярко освещенная белая платформа представляла собой картину решительной организованности: громко и четко звучала «Марсельеза» – гимн Временного правительства.

Рис. 5. Сценические декорации к «Взятию Зимнего дворца» Н. Н. Евреинова, 7 ноября 1920 года (предоставлено Государственным центральным музеем современной истории России)

На красной платформе в глаза бросалась растерянность солдат и рабочих, их утомительный путь домой сопровождался нерешительными строфами «Интернационала», гимна Парижской коммуны: «Еще несорганизовавшийся пролетариат напряженно прислушивается к стотысячному зрителю, ожидая от народа… совета или призыва к конечному действу. Но робок еще народ и не слышится из уст его нужного слова!»[337] По ходу представления «умы и сердца» масс были завоеваны коммунистическими идеями при посредничестве «агитаторов», и массы перешли на сторону рабочих[338]. С этого момента белая платформа превратилась в образец хаотичного, беспорядочного движения под нестройное исполнение «Марсельезы», в то время как красная платформа олицетворяла революционную слаженность: на ней рабочие и солдаты сходились к большому красному флагу, чтобы присоединиться к хоровому исполнению «Интернационала».

Рис. 6. Взятие Зимнего дворца, 7 ноября 1920 года (предоставлено Государственным центральным музеем современной истории России)

Описание Евреиновым драматического финального штурма оказало огромное влияние на тон последующих представлений о спектакле:

Из-под арки Главного Штаба ринулись броневики и вся красная гвардия тогдашнего Петрограда! С Мойки Павловцы! С Адмиралтейского Проезда вооруженные матросы – «краса и гордость Революции», как назвал их тогда т. Троцкий. Их общее устремление, их единая цель – Зимний Дворец! Из-под ворот этой осажденной крепости слышится теперь гул выдвигаемых орудий! Юнкера маскируют их огромной поленницей, и начинается исторический бой, в котором принимает участие виднеющийся вдали красный крейсер «Аврора». В освещенных окнах Зимнего Дворца силуэты сражающихся! – это красные быстрым натиском проникли внутрь дворца и обезоруживают, с боем, защитников призрачной власти! Трескотня пулеметов, выстрелы винтовок, грохот артиллерийских орудий – все смешалось в оглушительную симфонию решительного боя. Две-три минуты сплошного грохота уже кажутся вечностью слишком натянутым нервам[339].

Попытка Евреинова создать новое взятие Бастилии явно была осознанной. Он уже использовал образы Французской революции в своих ранних работах, посвященных Февральской революции, и хвастался, что о масштабе «Взятия Зимнего» «могли только мечтать в Париже 14 июля 1790 года, на Празднике Федерации»[340]. Однако, как показали Рольф Райхардт и Ханс-Юрген Люсебринк, «банальное, почти незначительное в военном отношении событие 14 июля 1789 года» в Париже стало символом и доминирующим образом в народном воображении Французской революции, потому что философы и писатели давно подготавливали его как «пророческое, “ожидаемое” событие», «предпосылку новой эры свободы». «Символ оправдывал, – пишут они, – и даже провоцировал символическое действие». После разрушения тюрьмы 14 июля 1789 года для исполнения пророчества будет использован широкий спектр графических, скульптурных, театральных и повествовательных приемов [Liisebrink, Reichardt 1990: 78, 241, 37].