Октябрь. Память и создание большевистской революции

Драматическое воплощение Октябрьской революции на сцене в первые три года предоставило сценарий, пусть и неполный, который позволил людям увидеть себя в роли актеров Октября. Собирая свидетельства очевидцев об основополагающем событии нового режима, власти обращались к устоявшимся представлениям о ценности очевидцев как непосредственного источника информации и убеждали самих очевидцев в их значимости для события, свидетелями которого они стали. Независимо от опасений по поводу объективности очевидца, отмечает Эндрю Ласс, «рассказ индивидуума ценится, так как он удостоверяет подлинность того, о чем повествует: событий в прошлом и их причин. Взгляд свидетеля – это также взгляд памяти» [Lass 1994: 91]. Как отмечал в 1919 году Николай Суханов, его воспоминания о 1917 годе – это «личные воспоминания, не больше. И пишу только то, что помню, только так, как помню. Эти записки – плод не размышления, и еще меньше изучения', они плод памяти» [Суханов 1991: 44] (курсив Суханова. – Ф. К.).

В первые дни после Октябрьского переворота газета «Социал-демократ» обратилась к населению с просьбой присылать списки убитых и раненых в боях в Москве, а также листовки и бюллетени, любую информацию о ходе боев в городе[348]. В ноябре 1918 года на первой полосе «Известий» появилось объявление, призывавшее всех «товарищей – участников Октябрьского переворота» присылать статьи, воспоминания, стихи и «материал, касающийся Октябрьской революции» для специального юбилейного номера[349]. Власти объявили о планах издать сборники воспоминаний об октябрьских днях большим тиражом за немалые деньги[350]. Поощряя акты памяти об Октябре, власти помогали людям осознать себя современниками и участниками великих событий и поддерживали Октябрь в том состоянии, которое Пол Коннертон назвал «временем метафизического настоящего»[351].

Запись воспоминаний была инициирована верхушкой власти в столицах, но как индивидуальные смысловые акты эти воспоминания не стали менее достоверными и искренними. В наиболее драматическом театре памяти – «Взятии Зимнего дворца» в ноябре 1920 года – некоторые из участников оригинального штурма получили возможность пересмотреть свои действия в прошлом и представить их как действующие лица в связном и понятном повествовании, имеющем историческое значение. Драматические решения власти на каждом шагу давали понять, что все неуклонно движется к великим свершениям. В Петрограде в это время, писал один из современников, Владимир Василевский, «чувствовалось, что вот-вот что-то совершится, что-то большое, великое, уже осязаемое и в то же время неожиданное»[352]. В сообщениях прессы революция представлялась как неумолимая, но очищающая сила природы, буря, иногда лавина или землетрясение. Революционный вихрь, писал Горький в июне 1918 года, «излечит нас, оздоровит, возродит к труду и творчеству» [Горький 1990: 7][353]. Впечатленные стремительным развитием событий, очевидцы считали попытки разгадать их смысл доказательством подлинности своих воспоминаний. В то же время они считали, что истинный и полный смысл эти события смогут обрести только с течением времени. Невский, участвовавший в организации военной подготовки восстания и занимавший видное место в работе по сбору воспоминаний в 1920-е годы, так завершил свои мемуары: «Предыдущие страницы – не история, а простое воспоминание к великой годовщине, воспоминание неполное, отрывочное и, вероятно, окрашенное доброй долей субъективизма, но для истории еще не настало время»[354].