Октябрь. Память и создание большевистской революции

На кону, как хорошо понимали все эти революционеры, стояло само прошлое. Их борьба с врагами за репрезентацию прошлого была вечной, и уже велась ранее за Французскую революцию. «Буржуазия» приспособила Французскую революцию «к своим нуждам», – говорилось в первом обращении Истпарта. Для этого она выбрала только те «события, которые важны с точки зрения классовых интересов буржуазии, [и] нашла героев, которых буржуазному сердцу приятно вспомнить». Так, например, предпочитая писать о штурме Бастилии и игнорируя восстание левых якобинцев, восхваляя Жоржа Дантона и игнорируя Максимилиана Робеспьера, буржуазия «заставляет прошлое служить настоящему» [Ко всем… 1920: 2–3][415].

Поскольку информацию необходимо было «довести до ума», лица, отвечающие за ее производство, отбор и компиляцию, имели решающее значение. В своих указаниях верным партийцам о том, какую информацию необходимо собирать, Истпарт предупреждал, что «[наши враги] будут стараться и уже стараются перетолковать Пролетарскую Революцию в своих классовых интересах»[416]. На Девятой партийной конференции Ольминский посетовал на «плачевное состояние» знаний о партии, добавив, что те немногие архивы, которые существовали, «в значительной степени находятся в руках меньшевиков», а собираемые сейчас документы попадают «в чужие руки». Что же касается истории партии, он риторически вопрошал: «можно ли рассчитывать на корректность Мартова и [Александра] Потресова?» [Девятая конференция… 1972: 98]. «Это архивное дело», – заключил он,

во всяком случае не поручалось нашим политическим противникам в этой области. В других областях архивного дела это – особая статья, а в области чисто партийной истории и истории революции, отношений между партиями одними и другими очень желательно, чтобы все это поручалось не посторонним лицам, не враждебным нам политическим течениям [Там же: 100].

Беспартийные, хорошо известные и проявившие полную лояльность партии, могли получить доступ с помощью специального разрешения от «соответственного органа». И только члены РКП были «вполне надежны» и должны были отвечать за эти материалы [Ко всем… 1920: 15]. Но даже они, как указывалось в других документах, могли не справиться с этой задачей из-за своей неопытности в архивных делах или «неправильных взглядов на значение документов». Они должны были понимать, что «архивные фонды есть достояние республики»[417]. В течение последующих лет доступ к ним будет контролироваться с каждым разом все строже[418].

Большевики, безусловно, знали о том, что кадеты, эсеры и меньшевики, которых они вынудили эмигрировать, распространяют свои представления об октябрьских событиях. Покровский был недоволен тем, что кадет Павел Милюков издавал «том за томом историю революции», а «у нас по этой части ничего нет» [Девятая конференция… 1972: 101]. Вынужденная эмиграция очевидно лишала критиков большевистского режима возможности формулировать и распространять свои представления о событиях в сколько-нибудь значимых масштабах внутри Советской России. Однако большевистские лидеры явно недооценили возможности, которыми располагали изгнанники для утверждения контрнарратива в качестве доминирующего представления событий октября 1917 года на Западе[419]. В то время Покровский был гораздо больше озабочен усилиями по хронике Октября, предпринимаемыми внутри Советской России. Он подверг критике Общество изучения истории освободительного движения в России, созданное в Петрограде в конце 1919 года «не вполне контрреволюционерами» В. Н. Фигнер и Н. А. Рожковым, а также М. К. Лемке, П. Е. Щеголевым и известным дореволюционным историком Е. В. Тарле. Несмотря на «их желание написать объективно эту историю», Покровский предполагал, что они не смогут этого сделать, так как не имеют коммунистической предвзятости и будут «собирать материалы и освещать под своим углом зрения» [Там же]. Он назвал сбор революционных материалов «борьбой», проигрыш в которой означал бы, что «нашим детям придется учиться истории революции по белогвардейским книжкам» [Там же: 102].