Октябрь. Память и создание большевистской революции

Статьи и воспоминания, заполнившие страницы местных журналов, были собраны в соответствии с этой новой периодизацией. Все они отражали резкий разрыв старого мира с новым, символом которого стала дата захвата власти большевиками в Петрограде. «25-е октября на… обывателя свалилось как снег на голову», – писал Н. Красильников из г. Красный Холм, хотя «либеральное» городское самоуправление «не придав ему особого значения, успокоилось, и по-прежнему также спокойно продолжало вершить судьбами города» [Рыбинск… 1922: 58]. Вина городской администрации, по мнению Красильникова, заключалась в том, что та не сумела распознать неизбежность Октября. Если разрыв между старым и новым не стал очевидным сразу после передачи власти местному Совету, то авторы воспоминаний могли определить приход Октября другими способами: «Правда, с внешней стороны Мышкин мало чем изменился по сравнению с прежним видом; зато психологическая трещина в идеологическом настроении населения есть на лицо» [Рыбинск… 1922: 47].

В регионах, где Октябрь наступал медленно, в местных отчетах выделялись как люди и социальные группы, ответственные за эту задержку, так и те, кто в итоге ее преодолел. В статье журнала «Крот» передача власти Советам на местах описывалась как «безвластие», в котором «неорганизованные слои населения – обыватели, шкурники» дали волю своим инстинктам, расхитив винные погреба и устроив антиеврейский погром. Только после того как местный революционный комитет организовал местные силы – «вокруг ядра большевиков», – беспорядки удалось подавить. Примечательно, что воспоминания заканчивались выводом о революционном смысле насильственных действий: «Как впоследствии рассказывали сами солдаты, они, темные, не воспитанные политически, видели в разгроме магазинов борьбу с буржуазией, а в разгроме пивных законное вознаграждение за пережитые за годы войны лишения»[540].

В местных образах Октября символический разрыв с прошлым выражался если не через кульминационный штурм, то через физическое столкновение со старым. Тульские рабочие вспоминали, как они героически в едином порыве вышли на улицы с красными флагами, запели «Марсельезу» и вступили в кровавую схватку с черносотенцами и их пособниками – городскими полицейскими и жандармами[541]. Драматизм находили и в других событиях: тихое пришествие Октября в Ижевск на Урале сопоставлялось с боями, которые велись «силой агитации еще до Октября, в чем и заключается заслуга Ижевской организации Р. К. П. большевиков» [Ижевск 1922: 17]. В предисловии к сборнику воспоминаний из Рыбинска хорошо передано это стремление найти в местных событиях драматизм революции:

Знающие Рыбинскую губернию и не знающие ее, но прочитавшие сборник, могут спросить: «Что же это за революция?» «Да и могла ли здесь быть революция в том смысле, как мы ее понимаем, т. е. революция, сопровождаемая баррикадными боями, героическими схватками враждебных классов?» Вот вопросы, которые могут возникнуть у некоторых читателей по прочтении сборника… Приступая к изданию настоящего сборника, мы учитывали бледность революционных событий в губернии… Тех раскатов революционной бури, героических подвигов и жертв, которые можно было наблюдать в наших пролетарских столицах и других промышленных центрах, здесь не было. Однако то, что здесь происходило, представляет в Рыбинских условиях величайшую драму, глубину и смысл которой не все еще осознали [Рыбинск… 1922: 3].