Октябрь. Память и создание большевистской революции

Прежде всего, у тов. Троцкого исчезает партия. Ее нет, ее настроения не чувствуется, она исчезла. Есть Троцкий, издали виден Ленин, есть какой-то непонятливый анонимный ЦК. Отсутствует целиком петроградская организация, действительный коллективный организатор рабочего восстания. Вся историография т. Троцкого скользит исключительно по «верхнему верху» партийного здания. Что же касается всего партийного костяка <…> «Где партия?» [За ленинизм 1925: 16].

Бухарин также критиковал Троцкого за то, что тот считает период истории партии до Октября «совершенно второстепенным» и недооценивает неуклонный рост большевизма как самостоятельной идеологии и большевистской партии как целостной и монолитной организации в масштабах страны: «Тов. Троцкий… рассматривает дело так, что по сути у него партия большевиков начинает существовать “по-настоящему” лишь с октябрьских дней» [Там же: 10,12–13]. Проблема, утверждали критики Троцкого, заключается не в партии, а в ранней политической деятельности самого Троцкого и его позднем приходе в партию. Подобные истории Октября, в которых победа произошла «вопреки большевистской организации, наперекор ей», утверждал Иван Степанов, вышли из-под пера историков, которые, хотя и принимали энергичное участие в последних боях, «не проделали всех походов большевистской партии и не пережили с нею и в ней всей ее истории». Неверное толкование Октябрьской революции Троцким было не внезапным помутнением рассудка, а хроническим непониманием значения революционного процесса, целостности большевистской партии и ее роли в революции. Октябрь свершился рабочими и крестьянскими массами, и они победили потому, что их «боевыми выступлениями» руководил Ленин и его партия. Непонимание Троцким этого, продолжал Степанов, привело к «величайшему искажению действительной перспективы», к неспособности изобразить широкую и сильную партийную организацию, которая встретила Ленина на Финляндском вокзале в апреле 1917 года:

Не два-три центра правдистов, о чем он мечтал в 1915 году, а десятки и сотни таких центров, – во всех промышленных и губернских городах и во многих уездах. Эти революционеры-правдисты были живым воплощением непрерывной цепи развития, живым воплощением той исторической преемственности, которая связывает декабрь 1905 года с октябрем 1917 года, и которая, сохраняясь в партийной организации, дала возможность превратить декабрьское поражение в октябрьское торжество [Там же: 267,271,272].

Споры, разгоревшиеся вокруг скандального анализа Троцким Октябрьской революции, а также большевистские оценки ранних работ Истпарта обострили неразрешенные проблемы истории Октября и партии. По мнению многих высших партийных чиновников, не только партия большевиков, но и сам большевизм еще не имел достаточно четкого определения и места в революционной истории. Лидеры Истпарта давно жаловались на недостаток внимания и уважения к их усилиям со стороны партии. В январе 1924 года Ольминский обратился в ЦК с письмом, в котором выражал надежду на «коренное изменение отношения ЦК к работе Истпарта»[589]. Приближающаяся 20-я годовщина 1905 года, «первой русской революции», отмечал он, предоставляет партии идеальную возможность активизировать проект по написанию истории Октября. Поскольку 1905 год был «прелюдией к октябрьскому перевороту», а интерес «широких рабочих масс» к революции 1905 года сегодня так велик, убеждал Ольминский секретаря ЦК партии, было бы ошибкой не использовать юбилей «как агитационно-пропагандистское средство для укрепления Советской власти»[590]. До сих пор 1905 год не получил, как отмечал другой автор, «адекватно большевистского изображения» [Там же: 266]. И. Гелис заметил, что период с 1925 по 1927 год будет отмечен «двумя знаменательными годовщинами: двадцатилетия “пролога” и десятилетия “апофеоза” пролетарской революции в России»[591]. Выбранные им термины говорили о многом.