Октябрь. Память и создание большевистской революции

Подобная открыто политическая проверка проводилась и при Ольминском. Вопрос о прошлых политических пристрастиях авторов и степени их влияния на написанные воспоминания всегда был актуален. Не все источники считались одинаково ценными, и Истпарт потратил немало усилий, чтобы определить, какие из них обладают революционной легитимностью. С особым подозрением Истпарт относился к одному из самых распространенных источников по событиям 1905 года – местным полицейским архивам. Заместитель директора Истпарта Савельев в конце 1924 года предупреждал местные бюро, что такие источники могут быть использованы для создания «истории полиции, а не революции»[614]. Рецензия на сборник статей о 1905 годе, основу которого составили полицейские документы, указывала, что книга нуждается в политической и стилистической переработке, поскольку воспроизводит «язык полицейско-жандармского рапорта»[615]. Аналогичным образом «материалы белогвардейские» считались важными, только если содержали информацию «о наших организациях»[616].

Однако ревностное внимание Канатчикова к партии большевиков как к единственному легитимному мерилу прошлой политической активности обострило политическую поляризацию, изначально присущую Истпарту. Под его руководством Истпарт (и другие организации, например, Юбилейная комиссия 1905 года) активизировал начавшуюся с Октября работу по приданию большевистской партии характера организационной целостности и революционной преемственности.

Строительство партии

Первоначально усилия по «созданию партии» носили фрагментарный характер и, как мы видели, плохо вписывались в общую задачу «рассказывания Октября». В первом же бюллетене Истпарта Андрей Бубнов предложил план по изучению партии, который начинался с периода с 1917 по 1920 год[617]. Через два года Истпарт разработал подробный издательский план послеоктябрьской истории партии, предложив серию монографий, освещающих эту историю в связи с Брестским миром, профсоюзным движением, строительством экономики в условиях военного коммунизма, деревней, национальными отношениями, мелкой буржуазией и «интеллигенцией после Октября», работницами, молодежью и т. д.[618]

План по написанию истории большевистской партии дооктябрьского периода оказалось труднее составить и осуществить, в том числе и потому, что в 1922–1927 годах среди ведущих историков-коммунистов часто возникали разногласия по поводу генеалогии партии – споры, которые ЦК отказывался разрешать в ту или иную сторону [Frankel 1966: 569–578]. Одна из первых публикаций о дореволюционном прошлом партии была составлена на основе не самых надежных документов царских полицейских архивов[619]. Для составления «биографической библиотеки» революционеров работники Истпарта попросил присылать имена тех, кого следовало туда поместить или о ком нужно было найти информацию в старых номерах провинциальных газет, и некрологи ушедших товарищей[620]. Несомненно, многие из умерших вряд ли узнали бы организацию, которую они теперь помогали создавать. Кроме того, Пантелеймон Лепешинский сообщил, что «великий» спрос на «систематическое изложение истории партии» будет частично удовлетворен изданием специальной хрестоматии[621]. В 1922 году центральный Истпарт неоднократно призывал выпустить «общедоступную историческую хрестоматию», а также учебник по истории РКП, и в сентябре была создана комиссия в составе Н. Н. Батурина, С. И. Мицкевича и Лепешинского для выработки конкретного плана, но, видимо, без особого успеха[622]. ЦК партии также создал свою комиссию по разработке учебника, и Истпарт связался с ней, чтобы избежать двойной работы[623]. Подобные публикации, как выразился Лепешинский на конференции Истпарта в 1923 году, должны были дать материал «в значительной мере заменяющий историю партии», стать «суррогатом по истории партии»[624]. Этот суррогат должен был заменить и раздробленную историю большевистской организации, и слабую большевистскую идентичность до октября 1917 года.