Оливия Киттеридж

– Не могу найти пепельницу, – повторяет женщина и резко запрокидывает голову, выдыхая дым.

– Ну да, – отзывается Оливия, – это, наверное, ужасно.

И женщина отходит в сторону.

Взгляду Оливии вновь открывается диван. Кэрри Монро пьет из высокого стакана коричневатую жидкость – тот самый виски, который она раньше предлагала Марлин, догадывается Оливия, – и, хотя помада на губах Кэрри остается яркой, а скулы и линия подбородка все так же четко очерчены, кажется, что суставы ее под черным костюмом развинтились. Нога, закинутая на ногу, свободно болтается, стопа ходит вверх-вниз, во всем этом чувствуется некая внутренняя шаткость.

– Прекрасная служба, Марлин, – говорит Кэрри и тянется наколоть фрикадельку на шпажку. – Просто прекрасная, он бы тобой гордился.

И Оливия кивает, потому что ей хочется, чтобы эти слова немного утешили Марлин.

Но Марлин не видит Кэрри, она улыбается, глядя на кого-то снизу вверх и держа этого кого-то за руку, и говорит:

– Это все дети организовали.

Рука, которую держит Марлин, – это рука ее младшей дочери. Шерил, в голубом плюшевом свитере и темно-синей юбке, протискивается между Марлин и Кэрри, кладет голову на плечо Марлин, прижимается к ней всем телом большой девочки.

– Все говорят, что служба была чудесная, – говорит Марлин, ласково убирая челку с дочкиных глаз. – Вы все сделали очень хорошо.

Девочка кивает, не отрывая головы от материнского плеча.

– Отличная работа, – говорит Кэрри, опрокидывая в себя остатки виски, как если бы это был лимонад.

И Оливия, глядя на все это, чувствует… что? зависть? Нет, невозможно испытывать зависть к женщине, потерявшей мужа. Тут другое, недостижимость – вот как бы она это назвала. Эта добродушная пышечка, сидящая на диване в окружении детей, сестры, друзей, – для Оливии она недостижима. Оливия понимает: именно этим и вызвано ее разочарование. Ведь почему, в конце-то концов, она сегодня здесь? Не только потому что Генри велел бы ей непременно пойти на похороны Эда Бонни. Нет, она пришла сюда в надежде, что в окружении чужой скорби в ее собственный непроницаемый черный футляр просочится хотя бы тонюсенький лучик света. Но нет, этот старый дом, наполненный людьми, остается отдельным от нее, ничто здесь не имеет к ней отношения – кроме разве только одного голоса, который начинает возвышаться над другими.

Кэрри Монро пьяна. Она стоит у дивана в своем черном костюме, высоко вскинув руку.

– Коп Кэрри! – громко заявляет она. – Да-да. Вот кем я должна была стать. – Она смеется и пошатывается. Раздаются голоса: «Осторожно, Кэрри!», «Береги себя!» – и Кэрри приземляется на подлокотник дивана, сбрасывает черную туфлю на шпильке и покачивает ногой в черном чулке. – Лицом к стене, ублюдок, руки за голову!

Какая гадость. Оливия встает с кресла. Пора уходить. Прощаться необязательно. Никто здесь по ней плакать не будет.

Начался отлив. Вода у берега плоская, цвета металла, хотя вдали, за дальней скалой, поднялся ветер и уже появляются пенные барашки. В бухте слегка покачиваются лобстерные буйки, чайки кружат над верфью у марины. Небо еще голубое, но дальше к северо-востоку горизонт пересекает устремленная вверх гряда облаков, а на Бриллиантовом острове кренятся верхушки сосен.

Однако уехать Оливия не может. Ее машина заперта на подъездной дорожке другими машинами, и нужно идти, разыскивать хозяев, устраивать суету, а этого ей уж совсем не хочется. Так что она находит себе неплохое уединенное местечко – деревянный стул под высокой террасой, ближе к углу, – и теперь сидит и смотрит, как медленно плывут над заливом облака.

Мимо проходит Эдди-младший, направляется к берегу с кузенами. Они не замечают Оливию и скрываются на узкой тропе между восковницей и дикой розой, а потом снова появляются на берегу, Эдди плетется последним. Оливия следит, как он поднимает камешки и пускает их по воде – «печет блинчики».

Потом она слышит шаги на террасе у себя над головой, шаги больших мужчин, грохот тяжелых башмаков.

– Ночью будет ого какой прилив, – медленно, тягуче произносит голос Мэтта Грирсона.

– Угу, – соглашается другой голос – Донни Мэддена.

– Одиноко же придется Марлин этой зимой, – говорит после паузы Мэтт Грирсон.

Господи твоя воля, думает Оливия, беги без оглядки, Марлин! Только этого обалдуя Мэтта тебе и не хватало.

– Ничего. Она справится, – после паузы отвечает Донни. – Люди справляются с горем.