Утром глаза у Аниты были припухшие, словно сон совсем ее измучил. Однако она отхлебнула кофе и жизнерадостно заявила:
– Ух, ну я и выспалась.
– Не хочу сегодня идти в церковь, – сказала Джули. – Я еще не готова к тому, что все будут на меня пялиться.
Уинни подумала, что сейчас вспыхнет ссора, но ничего не вспыхнуло.
– Окей, – сказала Анита, минутку подумав. – Хорошо, солнце. Только смотри не сиди на одном месте и не раскисай, пока нас не будет дома.
Джули собрала тарелки, стопкой составила в раковину.
– Не буду, – пообещала она.
В коридоре Джим сказал Уинни: «Мышка-лапочка, обними-ка папочку», но она прошмыгнула мимо и, легонько погладив его по протянутой для объятия руке, побежала одеваться для похода в церковь. В церкви ее платье прилипло к скамье – стоял знойный летний день, окна были распахнуты, однако ветра не ощущалось вовсе, ни дуновения. В окне, вдали, показались темные тучи. Рядом раздалось урчание в отцовском животе. Отец глянул на Уинни и подмигнул, но она снова отвернулась к окну. Она думала о том, как проскользнула мимо отца, когда он попросил его обнять, и о том, что часто видела, как мать поступает точно так же, разве что иногда мимоходом касается его плеча и чмокает воздух рядом с его щекой. Может быть, Джули права, Уинни и впрямь мамочкина дочка, и, может быть, она тоже станет такой, как мама, станет человеком, который с улыбкой прошмыгивает мимо других; может быть, она, когда вырастет, тоже будет палить по людям из ружья на подъездной дорожке.
Она устало поднялась, чтобы запеть церковный гимн. Мать потянулась и расправила складку сзади у нее на платье.
На подушке Уинни обнаружила сложенную записку: «УМОЛЯЮ, они должны поверить, что я пошла погулять. Я – к Муди, на автобус. Это вопрос жизни и смерти. Люблю тебя, Мышка, правда». Горячие мурашки побежали по пальцам Уинни вверх, к плечам, даже подбородок и нос покалывало.
– Уиннифред, – позвала мать. – Начисти, пожалуйста, картошки.
Автобус до Бостона останавливался у магазина Муди в одиннадцать тридцать. Значит, Джули еще там, старается не попасться никому на глаза, может быть, сидит на траве за магазином. Если поехать на машине, они успеют ее забрать. Она будет плакать, разразится большой скандал, и, может, кому-нибудь придется дать ей таблетку, но все же они еще могут успеть, она все еще там.
– Уиннифред! – снова позвала Анита.
Уинни сняла платье, в котором ходила в церковь, переоделась и распустила конский хвост, чтобы волосы падали на лицо.
– С тобой все в порядке? – спросила Анита.
– Голова болит. – Уинни присела и достала несколько картофелин из корзины на нижней полке.
– Тебе просто надо что-то забросить в желудок, – сказала мать. – А сестра твоя где? Она могла бы и сама начистить картошки.
Анита плюхнула воскресный стейк на сковороду с кипящим маслом.
Уинни вымыла картофелины и начала чистить. Потом наполнила кастрюлю водой. Она резала картошку, куски бросала в воду. Посмотрела на часы над плитой.
– Да где же она? – опять спросила Анита.
– Кажется, пошла погулять, – ответила Уинни.
– Вот-вот садимся есть, – объявила мать, и тогда Уинни чуть не разрыдалась.
Дядя Кайл однажды рассказывал, как поезд, в котором он ехал, насмерть задавил девочку-подростка. Он сказал, что никогда не забудет, как сидел, смотрел в окно вагона, пока ждали полицию, и думал о родителях той девочки, как они сидят дома и смотрят телевизор или моют посуду и не знают, что их дочь мертва, а он сидит в поезде и знает.
– Пойду поищу ее, – сказала Уинни.
Она вымыла и вытерла руки.
Анита глянула на часы и перевернула стейк.
– Просто покричи ей, – сказала она. – Небось бродит в леске за домом.
Уинни вышла за дом. Сгущались тучи. В холодном воздухе пахло океаном. На крыльцо шагнул отец.
– Садимся за стол, Уинни. (Уинни теребила листья восковницы.) Ты как-то одиноко тут смотришься, – сказал он.
В кухне зазвонил телефон, и отец вернулся в дом, Уинни последовала за ним, держась чуть поодаль, наблюдая.
– Да, привет, Кайл, – сказала в трубку мать.
После обеда зарядил дождь. В доме стало темно, дождь барабанил по крыше и по большому окну в гостиной. Уинни сидела в кресле и смотрела на океан, штормящий и серый. Дядя Кайл, как оказалось, отправился к Муди за газетой и увидел Джули в заднем окне отъезжающего автобуса. Анита бросилась в спальню дочерей, перевернула все вверх дном. Пропала дорожная сумка Джули, и большая часть ее нижнего белья, и вся косметика. И Анита нашла записку, которую Джули написала сестре.
– Ты знала, – сказала мать, и Уинни поняла: что-то изменилось навсегда, и это что-то – больше, чем побег Джули.
Заходил дядя Кайл, но уже ушел. Уинни сидела в гостиной с отцом. Она думала о Джули, как та едет в автобусе сквозь дождь, глядит в окно на убегающее шоссе. Думала, что отец, наверное, тоже себе это представляет, – может быть, даже представляет звук дворников, ходящих туда-сюда по ветровому стеклу.
– А что ты будешь делать, когда закончишь свою лодку? – спросила Уинни.
– Ну… – Он явно растерялся. – Не знаю. Наверное, кататься…