Она не умела стрелять

– Ну, нашим студентам не вредно будет послушать именно такое исполнение, тем более, что Коваленко будет выступать как гость. К тому же я более чем уверен, что вариаций не будет, верно? – он внимательно посмотрел в сторону Антона, который нервно теребил в руках бумажный листок.

Виновник споров в ответ кивнул и густо покраснел.

Через неделю Антон и Зоя вышли на концертную сцену перед залом на полторы тысячи мест, который был забит до отказа – это был первый отчетный концерт в российском Крыму, приехало телевиденье, журналисты. В проходах стояли камеры и микрофоны. Не было в первом ряду ни отца, ни матери, ни братьев, но Антон исполнял сложнейшую сонату Грига так, будто они там присутствовали – родные, любимые, никогда не обидевшие его ни единым словом. Наверное, в каком-то параллельном мире так и было, поэтому он играл для своей потерянной семьи – такой, какой хотел бы ее видеть, и какой у него никогда не будет. Это был протест против несправедливости и одновременно полное прощение, смирение перед судьбой, восхищение жизнью, подарившей ему Зою и возможность снова играть.

Когда началось тихое лирическое анданте и зал взволнованно притих, Ферзие Ришатовна громко закашлялась, делая вид, что не может остановиться. Зрители зашумели, волной прокатился возмущенный гул. Антон опустил смычок, скрипка стихла, Зоечка тоже остановила фортепианную партию. Он подошел к самому краю рампы, резким движением стянул резинку с волос и тряхнул головой. Густые русые волосы рассыпались по плечам, девчонки в зале восхищенно вздохнули и зашептались.

– Эй, послушайте, – он крикнул это громко, перекрывая голосом гудевший партер, – я не собираюсь становиться знаменитым скрипачом, мне просто нравится играть. Я это делаю для всех вас, – он расставил руки со скрипкой и смычком в стороны, – и для нее, – он повернулся к Зое, потом снова посмотрел в зал. – Можно продолжить? – зал захлопал, аплодисменты переросли в овации, а Ферзие Ришатовна выскочила вон, сопровождаемая насмешливыми взглядами. – Зоя, анданте… – и он взял первую ноту.

Потом их поздравляли, интересовались, откуда он приехал, Зоечка вдохновенно врала про киевское музучилище, Антон молчал, ошеломленный собственным успехом. Владимир Петрович пожал ему руку и пригласил выступать дуэтом на всех училищных праздниках, преподаватели его поддержали. А потом, когда все разошлись, Антон с Зоечкой торжественно понесли скрипку в кабинет – вернуть на место. Но директор отрицательно покачал головой.

– Теперь она ваша, молодой человек.

– Как моя? Это же Чехия, «Аккорд Квинт»!

– Ну, раз вы так хорошо разбираетесь в скрипках, тем более. Вы заслужили. А вообще, Антон, я все про вас знаю. Пал Палыч мой друг. Я ему недавно рассказал о новом дуэте за ужином, он мне и разъяснил вашу сложную ситуацию.

Зоя смутилась, а Антон положил скрипку на стол и отошел назад.

– Простите…

– Нет, нет, берите. Про училище ты, Зоя, хорошо придумала. Наши выпускники в сто раз хуже играют. А с вашими талантами, Антон, сам бог велел. Так что не отказывайтесь.

Они вышли из кабинета притихшие, Антон бережно прижимал к груди свою обретенную драгоценность. Столько подарков – и концерт, и овации зала, и скрипка!

Он изумленно покачал головой.

– Да, Зойка, наш Симферополь точно маленький город. Даже директор с моим Палычем дружат.

– А что ты хочешь? – она пожала острыми плечиками. – Они оба занимаются культурой, я даже не удивилась. Ладно, пойдем домой, ты действительно заслужил эту скрипку, – она, не обращая внимания на студентов, поднялась на цыпочки и долгим поцелуем прижалась к его губам, запустив ладони в густые светлые волосы.

…Гена был абсолютно уверен, что Марьяна его ждет.

Пока шла судебная канитель – крайне изматывающая, напрягающая до предела, лишающая надежды, – не было времени вспоминать об этой удивительной женщине. Он тщательно спрятал эти воспоминания, как очень сладкие, расслабляющие, какие-то слишком человечные – и оттого опасные, способные помешать ему выполнить то, ради чего его нанимали и так хорошо платили. Когда-то Родион убедил Гену в том, что быть доверенным лицом крайне важно. Гена им стал – ничего другого у него на тот момент не было. Это доверие он собирался оправдать во что бы то ни стало и, по большому счету, оправдал. Родиона освободили, служба закончилась. Теперь наступил черед несравненной Марьяны, ворвавшейся в его жизнь яркой слепящей кометой. Отныне она и только она займет в жизни Гены главное место, Родиону пора потесниться.

Но его радужным планам осуществиться было не дано.