Она не умела стрелять

…Пришло время возвращаться в монастырь. Молчавший всю дорогу Родион привез ее к часовне, крепко поцеловал.

– Я хочу сказать… Может, это и несущественно, но ты должна знать кое-что.

– Что-то случилось? – Ксана встревожилась.

– У меня впервые в жизни было так много любви, что… мне кажется, я не всегда тщательно предохранялся, это было нереально. Я слишком сильно хотел быть с тобой, иногда увлекался.

Ксана очень внимательно посмотрела в его глаза.

– Ты же знаешь, я не смогу здесь сделать аборт.

– Я не об этом. Я просто не понимаю, что нам делать в такой ситуации… Я могу надолго задержаться в Москве и не вернуться так быстро, как мне хотелось бы. У меня наверняка будут большие проблемы…

Ксана ждала, хотелось быстрее закончить прощание и не слышать от него слов, которые в таких случаях произносит каждый мужчина. Лучше бы он просто молчал.

– В общем, если ты сможешь… – он хотел сказать ей, что она вольна распоряжаться собой, как захочет, но у него никогда не было детей и, наверное, уже не будет. Но горло сдавило, он так и не смог произнести вслух эти глупые сентиментальные слова – о том, что очень хотел бы сына. Но не знает, как это, и поэтому боится. Как любой нормальный мужчина.

У Ксаны вдруг неудержимо стало портиться настроение, словно набежала черная туча, закрыла солнце, охладила весенний воздух. Она высвободилась из его рук, отступила назад.

– Родион, мне слишком поздно, почти сорок, вряд ли я могла… В общем, проведай меня через три месяца, если захочешь, и я развею твои сомнения, – она ему натянуто улыбнулась. – Удачи тебе в Москве! – махнув рукой на прощанье, она пошла в туман.

– Ксана, стой! Ты меня неправильно поняла!

Она вернулась, подошла к нему вплотную.

– Я все понимаю очень правильно и про свой возраст, и про свое положение. Еще я понимаю, что это, возможно, была наша первая и последняя совместная неделя. Я по-настоящему счастлива. Не думай о плохом, – она приподнялась на цыпочки, обхватила его голову руками, мягко поцеловала в губы, будто хотела в последний раз запомнить этот поцелуй, потом оторвалась, разомкнула руки. – Остальное, поверь, уже не имеет значения. Просто поверь. Я люблю тебя и буду ждать всегда, даже если ты никогда не вернешься, – не оглядываясь, она заспешила прочь.

Родион смотрел ей вслед, пока ее фигура не растаяла в тумане, потом, ссутулившись, отправился к машине. Сел за руль, от всей души выругался.

– Да что б оно все!..

Пора было ехать в Москву, отпуск закончился. Ксана ушла, и на душе стало черным-черно, сам он показался себе маленьким и беспомощным, словно тот мальчик в песочнице. Эта удивительная женщина забрала с собой его первое в жизни настоящее чувство, чтобы схоронить до поры до времени в своих райских садах. Будет ли ему суждено вернуться к ней? Будущее пугало, как никогда. Но думать о том, что у него есть возможность отступить от принятого решения и продолжить существовать в привычном комфорте, он уже был не в состоянии. Это казалось еще страшнее.

Пробравшись в каморку, Ксана кинулась на кровать, долго и горько плакала. Родион ее расстроил. Его внезапная растерянность, словно ложка дегтя, отравила то сладкое и невозможное, что она собиралась хранить в душе. Надо же! Плохо предохранялся! Она об этом вообще ничего не знала, считая, что он, опытный в любви, отлично контролировал происходящее. Хотя… Разве можно было в то время что-то контролировать? Она думала об этом и снова тихо плакала, совершенно опустошенная нахлынувшими сомнениями. А потом поняла, что ей, на самом деле, смысл сказанных им слов был безразличен – она искренне оплакивала свое новое одиночество. Отныне любовь горела в ее душе ровным мощным пламенем, огонь уже нельзя было ничем погасить. Это пугало и обещало новые душевные муки.

Уснула она в тот вечер рано, совершенно зареванная, с разболевшейся головой.

На следующее утро Александра вышла, как ни в чем ни бывало, в трапезную и начала вытирать столы. Повариха кидала осуждающие взгляды, ворчала. Но Ксана ее не слышала – приступ отчаяния прошел, она снова мысленно была с Родионом в коктебельском доме, перебирая в памяти каждое счастливое мгновение, и откровенно наслаждалась этими воспоминаниями. Через несколько дней ощущения потеряли свою остроту, Ксана успокоилась, жизнь вошла в привычную колею.

…Звонок в дверь был неожиданным. Гена никого не ждал и решил не открывать. Он кулем лежал на животе, свесив тяжелую волосатую руку до пола, и уныло таращился на валявшийся возле кровати мобильник. Телефон молчал, никаких дел у Гены не было, за окном – второе января, в городе послепраздничное затишье. А в дверь, наверное, звонят по ошибке. Пусть звонят. Никого нет…