Она не умела стрелять

И Зоечка, раскинув ноги на опоры, легла. Студенты-метисы окружили кресло и с преувеличенным интересом, стали разглядывать ее раскрытые гениталии черными заблестевшими глазами, пряча выражения лиц за медицинскими масками. Она отвернулась, чтобы не видеть чужие маслянистые глаза. Это оказалось не просто страшно – стыд, словно серная кислота, залил и сжег ее нежное лоно. Еще секунда, и она будет мертва, жить дальше после такого позора стало бессмысленно.

Доктор подошел, надел перчатки, оценивающе посмотрел на ее плоский живот, по-хозяйски положил на него тяжелую ладонь и другой рукой сделал с Зоечкой нечто такое, от чего она взвыла от боли, вдвинулась спиной в кресло и, взмахнув ногой, со всей силы ударила голой пяткой доктора в выступающий кадык.

– Да что ты орешь, ты что, член мужской никогда не видела?

Студенты-метисы испуганно загомонили и снова сбились стайкой возле окна, доктор и медсестра стали кричать на нее в голос, а Зоечка, соскочив с кресла, зажала в кулачок трусики и опрометью бросилась вон. По внутренней стороне ее бедра потекла тоненькая струйка крови.

Она лежала на кровати в палате, отвернувшись к стене, и громко рыдала – час, два. Время для нее существовать перестало, внутри все еще билась боль. Возле нее ходили какие-то люди, ее уговаривали, что-то кололи, пытались успокоить, угрожали психбольницей – Зоечка не реагировала. Вечером после работы за ней пришла мама – уставшая, одышливая, и без лишних вопросов забрала ее из отделения. Только дома Зоечка успокоилась. Позже мама рассказала ей, что заведующая перед ней извинилась, но выговор доктору не вынесли – он был лучшим хирургом в отделении, и как раз в момент осмотра Зоечки в операционной готовили тяжелую больную с затяжным кровотечением, он торопился. Зоечка твердо сказала, что никогда больше в своей жизни не пойдет к гинекологу, мама с ней согласилась, не зная, как утешить дочь. После этого случая Зоечка обходила поликлиники и больницы стороной. Стойкое отвращение к заведениям подобного рода навсегда поселилось в ее душе, и никто уже не мог ее переубедить, что там не работают равнодушные садисты.

С тех пор страшное воспоминание поселилось в Зоечкиной голове черным склизким осьминогом, проникшим в мозг из горящих глубин ада. С годами чудовище стало почти ручным, становясь все меньше и безобиднее, она почти привыкла к нему и перестала так сильно пугаться по ночам. Скоро наступит старость, и осьминог покинет ее навсегда. Осталось совсем немного – не более десяти лет, а там – вечный покой от томительных неосознанных желаний, которые непрошеными гостями являлись с приходом очередной весны, пробуждая осьминога, заставляя его проспаться от зимней спячки. Только вот сейчас чудовище зачем-то снова во всей своей ужасной мощи выползло из ее сознания – огромное, очень реальное, мерзкое, и не было сил затолкать его обратно. До прихода весны было далеко, и виноват в этом был только Антон. И она сама – тем, что подпустила его так близко.

Зоечка горько заплакала.

Ночью она долго лежала с открытыми глазами, разглядывая абажур включенной настольной лампы – закрыть глаза было страшно, потом забылась в дреме перед самым рассветом. Ей приснилась мама. Она гладила ее по голове, утешала, что-то рассказывала, и от этого душа Зои будто остывала, переставала пылать той нестерпимой болью позора, которую снова принесло с собой чудовище.

– Мама, мама, ну почему я не такая, как все?

– Ты такая же, моя девочка, просто твой Странник еще не поцеловал тебя.

– А что будет, если он меня поцелует?

– Чудовище уйдет, ты станешь свободна. Не противься своим чувствам, он слишком долго тебя искал.

– Мама, мама, мне так страшно…

Утро началось, как обычно – Зоя накормила орущего Бегемота, сварила себе кофе. Казалось, вчерашнее происшествие не оставило в ее душе никакого следа, перегорев, словно скомканный лист бумаги. Но, когда она стала мыть забытую с вечера миску из-под оладий, возникло теплое ощущение, похожее на легкую рябь, слегка потревожившую предрассветную гладь озера. Зоечка вдруг отчетливо осознала, что у нее действительно были отношения, как бы она себя не обманывала. И удивилась. Никогда в своей жизни, подспудно мечтая о любви, она даже предположить не могла, что отношения могут начаться так просто и обыденно – с обычных оладий и позднего кофе на маленькой кухне. Любовь в ее понимании никак не увязывалась с этой простотой.

В конце концов, она утомилась думать о таких сложных вещах и заставила себя выкинуть Антона из головы. Они находились на абсолютно полярных полюсах – шалопай-компьютерщик и унылая старая дева. Их миры не должны были пересечься, это произошло совершенно случайно, под влиянием Ксаны и ее беды. А это означало, что такой всплеск интереса друг к другу, словно случайная генная мутация, не будет долговечным и скоро исчезнет из времени и пространства, как досадная ошибка. Это всего лишь едва заметный мусор событий, на который вечность не обращает внимания.