Она не умела стрелять

– Вот! Бегал в общагу переодеваться, потом на Москольцо за цветами. Еле дождался, пока бабки откроют свои киоски. Даже поругался с одной – специально не торопилась, гадина. Я ей не понравился, – вдруг он присмотрелся к ее лицу, – Зойка, ты что, плачешь?

Потрясенная розами и Антоном, она замотала головой:

– Н-нет… Да!

Он увидел ее руку, затащил на кухню, испуганно остановился на пороге.

– Ты что, решила зарезаться?

– Я нечаянно, хотела бутерброд сделать. С маслом.

– Вот же блин! Стоило уйти на час, сразу натворила… – Антон не договорил, прислонился к дверному косяку и, побледнев, мешком сполз на пол.

Зоечка бросила букет на стол и кинулась к нему.

– Ты что?

– Прости, крови боюсь, – он потерял сознание.

В этот день Зоечка впервые опоздала на свою «службу», Антон тоже. Им пришлось вдвоем идти в городскую больницу, которая находилась недалеко, всего в трех кварталах от дома. Антон поддерживал ее за плечи, думая, что она вот-вот умрет от кровопотери, а Зоечка исподтишка наблюдала за ним, опасаясь, что он опять упадет в обморок. В коридоре он терпеливо ждал, пока Зоечке зашили рану, потом он отвел ее на работу – отпроситься, вернул домой и только после этого уехал к себе в редакцию.

Дома Зоечке не лежалось. Она вытерла засохшие пятна крови на кухне и стала бродить по квартире, стараясь держать руку повыше, чтобы не так сильно болела. Первый больничный в ее жизни ей выдали на целых три дня, теперь можно было спокойно побыть дома, осмыслить случившееся и подумать, как вести себя дальше. Но думать ни о чем не хотелось. Она была до сих пор возбуждена событиями прошедшей ночи, не отрываясь смотрела на алые розы в громоздкой хрустальной вазе и стыдливо отводила взгляд – они казались ей яркими, неприличными, вызывающе откровенными.

Раньше она всегда была осторожна. Как такое могло произойти с ней теперь? Нет, это было не с ней! Временами Зоечке казалось, что у нее раздвоение личности, она не могла поверить тому, что случилось. Это не она думала о его руках, ногах, поджаром сильном животе. Зоечка даже представить себе не могла, что мужское тело окажется для нее таким притягательным, горячим, приятно и возбуждающе пахнущим. Она вспомнила, как ночью положила голову ему на живот и нежно перебирала пальцами жесткие светлые колечки волос, легко прикасаясь руками к той части мужского тела, о которой в здравом уме даже подумать не могла, чтобы не покраснеть от жгучего стыда.

Ночь с Антоном ее категорически изменила. Да, у нее остались те же руки и ноги, то же тело, но кожа приобрела новый незнакомый аромат – очень приятный, тонкий, чуть сладковатый. Удивленная и растерянная этими переменами, она то и дело подносила к лицу внутреннюю сторону запястья здоровой руки – там, где кожа была особенно тонкой, – и вдыхала этот новый волнующий запах, еще до конца не осознавая, что отныне он принадлежит ей. Нет, она точно сошла с ума! И это вместо того, чтобы спасать Ксану! От этих мыслей Зоечке стало жарко, она снова начала обеспокоенно кружить по комнате.

Резкий звонок в дверь заставил ее вздрогнуть. Антон – неуклюжий, бесформенный в своем нелепом длинном шарфе, обнял ее, обыденно прижался холодной ключей щекой к ее лицу и потащил огромную дорожную сумку в комнату. Зоечка, как привязанная, пошла за ним, с изумлением глядя, как он разматывает шарф и скидывает куртку. Он снова пришел? К ней? У них действительно отношения?

– Я эту неделю поживу здесь, надо за тобой присмотреть. Как ты?

– Н-ничего, нормально.

Он весело на нее взглянул, лукаво подмигнул.

– Зойка, не переживай. Если тебе не понравится со мной, уйду в общагу, там койка всегда за мной.

– Да я не переживаю, – она пожала плечами, не отрывая от него удивленных глаз.

– Пойдем готовить ужин, я продукты купил.

Он купил не только продукты, но и шампанское. А после ужина, замотав ее раненую руку целлофаном, повел в ванную купать, сам разделся и забрался к ней, не обращая внимания на ее смущение и пока еще совершенно нестерпимый стыд. А потом она забыла о стыде – Антон производил на нее просто сокрушительное воздействие. Слегка возбужденная шампанским, она сама себе показалась до предела распущенной, но уже не собиралась останавливаться, увлекаемая его страстью. Она совершенно не понимала, как такое с ней могло случиться, чем он ее отравил или опоил, и не хотела понимать. Ей было сладко, тело наполнилось новой неведомой силой, заставляя самой задавать темп и целовать его там, где целовать было никак нельзя. Антон стонал, прижимался к ней, тискал, обнимал, и, как ей наивно казалось, не собирался больше выпускать из своих больших рук, которые доводили ее до исступления. Она сама его теперь не отпустит, потому что действительно сошла с ума.

…Когда они лежали, прижавшись друг к другу в старой родительской двуспальной кровати, – успокоенные и удовлетворенные, Зоечка внезапно проговорила.

– Антон, я хочу, чтобы ты знал обо мне кое-что важное.

– У тебя есть внебрачные дети? – ему было так хорошо, что он совершенно не хотел разговаривать, вопрос вышел невнятным и оттого смешным.