Она не умела стрелять

Ему стало стыдно – как он раньше не замечал всей этой безвкусицы, гордясь приобретенными ценностями? Почему так опротивело то, что совсем недавно доставляло удовольствие? Или это Крым его так изменил, заставив взглянуть на привычные вещи другими глазами? Он задавал эти вопросы молчаливому дому, но тот брезгливо отворачивался от него, ожидая, пока он, Родион, исчезнет навсегда. Они друг другу больше не нравились. Дом требовал непрекращающихся жертв в виде все более дорогостоящих предметов обстановки, вечеринок с купанием в бассейне, морем огней по ночам, криками и танцами до рассвета. Родион, наоборот, хотел тишины, и для счастья ему больше не нужно было столько этажей и комнат.

…В этот вечер Родион приехал в усадьбу после долгого изматывающего разговора с юристами. Он смертельно устал, хотел спокойно поужинать, но не успел. Машина его жены прошуршала колесами по гравию и остановилась у крыльца. Предельно раздраженная, Виолетта выскочила, швырнула ключи вышедшей на крыльцо горничной. В прихожей что-то грохнуло – возможно, упала с подставки ваза. Увидев его в столовой, Виолетта в одну секунду натянула на серое уставшее лицо неестественную приветливую улыбку.

– О-о-о, милый, ты решил ко мне вернуться?

Родион зачем-то взял в руки стакан с водой.

– Я развожусь с тобой.

Она громко рассмеялась, будто услышала анекдот, подошла к холодильнику, достала бутылку водки, налила себе полный стакан и залпом выпила.

– Да? Интересно!.. Устала я как-то. Дурацкая поездка, – она села напротив и подняла на него прекрасные миндалевидные глаза. – Не шути так, любимый, я действительно устала.

– Виолетта, я развожусь, сегодня документы приняты к производству, так что вызывай на завтра своих адвокатов. Папенька поможет.

– Ты не можешь со мной так поступить!

Родион искренне удивился.

– Но почему? У тебя будет новый муж, будешь с ним ходить по вечеринкам.

– Но мне нужен ты! – она начала тяжело дышать, будто намеренно заводила себя, лицо ее покраснело, пальцы судорожно сжались.

– Вот как? – происходящее стало его забавлять, опьяневшая Виолетта злилась по-настоящему. – Чем же я так хорош? Не спим вместе, в Таиланд не летаем. Я бесполезен.

– Но папа сказал… – она закусила губу, – мне не нужна подмоченная репутация!

– Значит, пока ты замужем за мной, репутация не подмочена?

Он вдруг понял, насколько она была глупа, и ужаснулся. Когда-то он принимал эту глупость за непосредственность и восхищался ею, уверенный, что рассудительности достаточно и у него. Но ему и в голову не могло прийти, что это, на самом деле, махровая, непроходимая глупость, с которой невозможно бороться и, тем более, мириться. Это было все равно, что разговаривать с правым передним колесом ее «порше».

Виолетта опустила глаза. Когда она снова подняла их, зрачки расширились от ярости, вид ее стал безумным, лицо уродливо исказилось. Она вскочила, начала один за другим с силой распахивать дверцы шкафчиков и швырять на пол дорогую посуду – все подряд, что попадалось под руку. Осколки летели в разные стороны, и, казалось, сам вид острых черепков возбуждал ее до невозможности. В кухню забежала горничная и, прижав руки к лицу, в ужасе остановилась. Родион спокойно сидел и наблюдал за происходящим. «Да, – подумал он с тоской, – способ безотказный. Сейчас она доведет себя до исступления, ее отвезут в психушку, меня обвинят в домашнем насилии». Он встал, вышел в коридор и, захватив приготовленную заранее сумку, покинул дом. Грохот в столовой прекратился – свидетелей больше не было, истерика стала бесполезной и угасла сама собой.

Итак, война началась. Интересно, чем она закончится – победой или проигрышем? Вряд ли победой. Но чем бы ни закончилась, он теперь доведет ее до конца, путей для отступления не осталось.

…В Киеве Жорик бывал часто, почти каждый месяц выезжая на обучение или с аналитическим отчетом. Он обожал то особое настроение европейского уюта, которое охватывало его, когда он ступал на перрон вокзала или проходил терминал в аэропорту. Украинская столица была ему по-настоящему близка на очень глубоком неосознаваемом уровне, будто именно здесь он родился, но по неизвестной причине расстался с горячо любимым городом еще в младенчестве. Он мечтал провести в этих старинных, наполненных тайнами кварталах лучшие годы своей жизни, но, пока жил с Александрой, это было невозможно – надо было ждать.

Как долго ждать, он не знал. Киев жил в нем, словно тайная любовь юности – чистая, незамутненная, полная неясных приятных предчувствий. В этот город он ехал, словно домой, и часами гулял по Крещатику, испытывая состояние глупой восторженности. Он никому об этом не рассказывал, считая свою мечту слишком наивной, но идея Инны переехать в Киев наполнила его надеждами на новую интересную жизнь. Он ухватился за эту идею с рвением, как утопающий за соломинку. За рекордно короткое время ему удалось решить все проблемы по продаже и покупке квартиры, отправке контейнера с мебелью и вещами, переезду, и Жорик был уверен, что это хорошее предзнаменование.