Она не умела стрелять

Они поселились в Печерском районе – с музеями, старинными зданиями, скверами, что должно было бы радовать, но после переезда Жорику внезапно показалось, что у него иссякли не только силы, но и желание радоваться. Причин этому было несколько. Первая состояла в том, что в его любимом Киеве стало неспокойно. Начались совершенно непредсказуемые столкновения, были захвачены административные здания, индекс социальной напряженности, словно биржевой показатель, резко взметнулся вверх и застыл на угрожающем показателе «красное». Тревога охватила горожан, наполнила страхом, заставила шептаться на кухнях и в курилках, запретила смотреть друг другу в глаза. Не было больше в жителях той степенной рассудительности, которую так любил и которой завидовал Жорик.

С возбужденными лицами и горящими глазами фанатиков многие из них шли к Майдану Незалежности и рьяно агитировали остальных бороться за свободу. Жорику не нужна была их мифическая свобода, он и без нее чувствовал себя довольно комфортно и молил бога, чтобы к Новому Году волнения утихли. Происходящее в городе спутало все планы Жорика, напрочь выбило из колеи. Возникло твердое ощущение скорого наступления событий, которые лучше переждать в укромном месте, ни о каком устройстве на работу не могло быть и речи. В одной фирме, куда Жорик позвонил сразу после переезда для успокоения совести, ему отказали резко и категорично, мотивируя это тем, что только полный идиот (так и сказали!) может наниматься за неделю до Нового Года, разумнее перезвонить через месяц. В другой просто бросили трубку. В принципе, они были правы – никто не возьмет нового сотрудника в последнюю декаду декабря, даже если он отличный юрист. Больше Жорик никуда не звонил.

Вторая и, пожалуй, главная причина была в любовнице. Она окончательно охладела к нему в постели, выгнав в соседнюю комнату на диван, резко подурнела, стала много пить, скандалила. Ни о какой обещанной свадьбе и поцелуях на Крещатике уже речи не шло, его любимая женщина превратилась в фурию. Он не мог понять, что с ней произошло, списывал ее состояние на переживания по поводу событий в городе и сам понимал, что это неправда. Возможно, Инна жалела о переезде, как и он, но не говорила об этом вслух. Самое плохое для него было в том, что она куда-то спрятала все деньги и не оставляла бывшего любовника в квартире одного. Он уже осознал, что, доверившись ей, совершил непростительную глупость, но как исправить ситуацию, не знал.

От этих безнадежных мыслей было не просто страшно – он чувствовал себя в ловушке, куда опытная охотница Инна мастерски загнала его, глупого похотливого кролика. Хотелось срочно бежать от неминуемой расправы, но бежать ему было некуда.

В этот вечер он поехал на железнодорожный вокзал – Инна вела себя довольно сносно, даже улыбалась, попросила купить билеты в Харьков и обещала приготовить ужин. Жорик не хотел ехать ни в какой Харьков, но спорить с ней не стал, окрыленный тем, что она хоть что-то, наконец, пожелала. Когда он выходил из центральных дверей вокзала, его внимание привлекло нечто странное. В углу, возле заплеванного мусорника на мокром асфальте сидел скорчившийся изможденный парень неопрятного вида с серо-зеленым лицом, возле него – лужа свежей крови, только начавшая подергиваться коричневатой пленкой. Жорик никогда не видел туберкулезных больных, но с каким-то пронзительным чувством обреченности догадался, что оказывать помощь бесполезно. Прохожие при виде парня старались быстро проскочить плохое место, Жорик и сам, спрятав в карманы пальто вспотевшие ладони, почти побежал, стараясь не дышать сырым, насквозь пропитанным смертоносными микробами воздухом. Ему стало так страшно, как бывало страшно только в далеком детстве, когда он воочию представлял себе ужасы про воскресших мертвецов, с силой впивающихся в глотки живых. Это был глупый, необъяснимый страх, но он никак не мог с ним справиться и успокоился только в машине.

Пока Жорик тащился по загруженному транспортом вечернему проспекту, перед его глазами стоял умирающий парень, словно знак свыше – скоро, совсем скоро и его коснется нечто отвратительное и, наверное, смертельное. Это были тяжелые, навязчивые мысли, он никак не мог отделаться от ощущения, что виденная сцена была предназначена специально для него. Совершенно некстати вспомнилась Александра, практически забытая. Он словно воочию увидел ее умоляющие перепуганные глаза, которыми она смотрела на него в свой последний вечер. Тогда это был его единственный шанс избавиться от нее, и он им удачно воспользовался. Неужели он ошибся?