Они были мне другом

Я наконец нашел нужный мне номер, он заботливо обведён свежей краской, я вызволил руку, держащую санки, и постучался в стальные ворота. Изнутри послышались шаги, они приблизились и завозились с замком, что послушно щелкнул и позволил двери впустить меня. Внутри было тепло, дядя Коля встретил меня безмолвно, закрыл замок и молча зашагал в глубь гаража. Я понял, что он чем-то сильно занят и, пока не доделает, того, что сейчас сидит у него в голове, не заговорит, я должен был ждать. И я ждал и рассматривал гараж, это была скорее его мастерская, в неё дядя Коля тащил разные вещи, в основном уже не нужные людям, от которых они с легкостью избавлялись, а дядя Коля их подбирал и заставлял эти вещи снова работать. Здесь хранились старые радиолы, лампы с грузными абажурами из плотной ткани, настенные часы, некоторые даже с кукушками и блестящими маятниками, тяжёлые арифмометры, проигрыватели пластинок, катушечные магнитофоны и ещё много всего, что когда-то делало людей счастливыми, а теперь стало бесполезным хламом. И весь этот хлам оживал в гараже дяди Коли, он спасал дырявые чайники, треснувшие радиоприемники, как больных сирот, брошенных на улицу, бережно латал их прохудившиеся тела, паял истлевшие внутренности, приживляя к ним оловом пузатые паучки резисторов. Он любил возиться с этими осиротевшими вещами, это была его жизнь, среди них он чувствовал себя нужным. Но более всех он любил телевизоры, особенно, давно устаревшие, безликие кинескопы, зажатые в тяжёлой коробке из ДСП, они вызывали в нем трепет. Он часами бродил по районным помойкам, чтобы в очередной раз вспыхнуть от радости, видя обреченно лежащего стеклянного «старичка» с серым бликом экрана. Затем, уже в гараже, «старичок» тонул в нескончаемом счастье труда дяди Коли, иногда это счастье длилось месяцами и заканчивалось ещё большей наградой. Отремонтированный телевизор оживал, бегущий по его жилам ток заставлял кинескоп издавать тихий писк, и серые тени экрана делились на яркие, плывущие линии, они исчезали, мерцали, затем проявляли рябящую картинку, которая прыгала от радости и, наконец успокоившись, плавно качалась, являя миру лучи света закодированных, телевизионных сигналов. Это казалось чудом, когда покалеченный, ненужный трудяга, начинал работать с новой силой и излучать, давно позабытое кем-то тепло кинескопа.

– Ты наверно замерз, пришел погреться? – я услышал мягкий голос дяди Коли, – гуляешь или мать, как всегда послала в магазин?

– В магазин, – обреченно выдохнул я.

– Небось опять не покормила?

– Я не голодный.

– Ага, я и смотрю, еле на ногах стоишь. Сейчас чего – нибудь придумаем, тут у меня полно бабкиных закруток, чего – нибудь найдем, накормим. Ты пока грейся.

– Спасибо, дядя Коля.

– Да, с такой матерью можно и с голоду сдохнуть, хорошо соседи есть, – бормотал дядя Коля, шаря глазами по верхним полкам, потом он нагнулся, сутулясь в безрукавке с пожелтевшей овчиной, грубые мужские стежки её швов растянулись и плавно качались ровным дыханием стариковской спины. Его пальцы, пожелтевшие от табака, грубые и расплющенные слесарным трудом, хватались за стеклянные пыльные банки с распухшими в них огурцами и помидорами.

– У меня санки сломались, – вставил я неуместно.

Дядя Коля, казалось, меня не услышал: – Сейчас чайник согреем, у меня тут бульон должен быть, в кубиках, раньше такие продавали. О, вот и нашлись.

Смятая «полторашка» пустела, отдавая воду блестящему чайнику, тот ласково заурчал, согревая воду в своем двухлитровом животе.

– Ты говоришь, санки сломались? – дядя Коля повернулся и бросил взгляд на друга, повисшего на моих руках, – ты положи их, вон к верстаку, сейчас посмотрю.

Я послушался и бережно положил санки у широкого верстака, стоящего рядом со входом. Чайник вскипел, плотный ручеек кипятка наполнил кружку с логотипом разорившегося ателье, туда же нырнул кубик бульона и горсть тонких столбиков вермишели, громко бегущих по стенкам цветастой полиэтиленовой упаковки. Дядя Коля поставил горячую кружку на заваленный инструментами стол.

– Подожди, пусть остынет, там кипяток. Я пока гляну на твои санки, а ты посиди, посмотри телевизор.

Я забрался на удобную табуретку и стал разглядывать светящиеся экраны телевизоров, стоящих на полках в дальнем конце гаража. Их было восемь, они были разные: совсем позабытые ламповые с черно-белым экраном и выпяченным стеклянным животом, немного моложе уже с цветными лицами и один совсем современный, плоский телевизор, по экрану которого наискось протянулась трещина с кольцом крошечной вмятины посередине. Дядя Коля включал их всех до единого, когда приходил в свой гараж, наверно, он любил какофонию звука и цвета, которые издавало это множество телевизоров, а может, ему доставляло большую радость чувствовать жизнь своих ненаглядных сирот. Они, как внучата, копошатся, чирикают, занимаясь своими делами, и создают милый шум, движение, от которого в сердце дяди Коли приходит тепло.