Опасная профессия: писатель

Ему удавались все стили и жанры: юмор и сатира, шарж и гротеск, лирика и проза. И что удивительно: в его рассказах автор, герой и рассказчик выступали как бы в одном лице. Были неразличимы. Своим ярким талантом Зощенко обличал советскую эпоху с его мещанством и бескультурьем, с его коммунально-кухонными страстями. Главный герой – маленький человек, добытчик личного счастья, уставший от войн и революцией, – «ну а которые помельче, те, безусловно, ловчились, приспосабливались и старались попасть в ногу со временем, для того чтобы прилично прожить и поплотнее покушать».

Вот эти, «которые помельче», отказывались биться за «ураганные идеи» партии и государства. Когда один толстый журнал потребовал у Зощенко рассказов «высокого штиля», он наотрез отказался. Он не был барабанщиком и трубачом эпохи. Он был неумолимым критиком несовершенства и уродства общественной жизни и неисправимой человеческой натуры. Это, конечно, не нравилось власти, и его жестко критиковали.

«Ну что? – отвечал Зощенко своим критикам. – Может быть, это клевета? Нет, это именно так и наблюдается в каждую минуту нашей жизни. И пора об этом говорить в глаза. А то все, знаете, красота да величие да звучит гордо. А как до дела дойдет, так просто ну пустяки получаются…» Вот и сегодня, заметим в скобках: шума о достижениях много, а посмотришь кругом – одни пустяки.

Зощенко не был ни диссидентом, ни борцом, он честно выполнял свою писательскую миссию, он даже написал несколько рассказов о Ленине, но опять же с плохо скрытым сатирическим подтекстом. И тем не менее Зощенко попал под каток истории (для наказания нужно было звучное имя, вот и выбрали Зощенко). Его пинали ногами и власть, и коллеги. Он обратился за помощью к Сталину: «Дорогой Иосиф Виссарионович! Я никогда не был антисоветским человеком…» И в конце письма: «Я никогда не был литературным пройдохой или низким человеком, или человеком, который отдавал свой труд на благо помещиков и банкиров. Это ошибка. Уверяю Вас».

Спасала мужа и жена Вера Зощенко, обратившаяся с письмом к вождю: «…Он всегда думал, что своим трудом приносит пользу и радость советскому народу, что не с злорадством и злопыхательством изображал он темные стороны нашей жизни, а с единственной целью – обличить, заклеймить и исправить их…»

Письма к Сталину не помогли. Возможно, что он даже их и не прочел. Зощенко перестали печатать. Перекрыли ему кислород. «Мне теперь никто не звонит, – говорил Зощенко Леониду Утесову, – а когда я встречаю знакомых на улице, некоторые из них, проходя мимо меня, разглядывают вывески на Невском так внимательно, будто видят их впервые».

После смерти Сталина Михаилу Зощенко стало чуть легче, но только чуть. В начале 1958 года он писал Корнею Чуковскому: «С грустью подумал, что какая, в сущности, у меня была дрянная жизнь, ежели даже предстоящая малая пенсия кажется мне радостным событием…» И с горьким вздохом о себе: «Писатель с перепуганной душой – это уже потеря квалификации…»

22 июля 1958 года Михаил Зощенко умер, не дожив всего лишь неделю до 63 лет. «Гражданскую панихиду провели на рысях. Союзное начальство «сдрейфило» – как выразился писатель Пантелеев. Хоронили Михаила Михайлович в Сестрорецке. Хлопотали о Литературных Мостках – не разрешили. Короче, сгубили классика русской литературы. Не поставили к стенке, но убили иным способом.

Из письма Виктора Ардова Вере Зощенко: «Последний год жизни Михаила Михайловича был очень страшным… было ясно, что он уходит от нас, уходит быстро и непоправимо. Система мелких уколов и мелких подлостей… травмировали его чуть не ежедневно. Ему не давали забыть, что с ним произошло. И даже у открытого гроба трусливый перестраховщик А. Прокофьев позволил себе какие-то реплики, свидетельствующие о том, как он и мертвого Зощенко боится как человека, из-за которого могут возникнуть царапины на его карьере литературного чиновника. Это срам…»

Но бог с ними, с чиновниками, они были, есть и будут – и неизменно отвратительные. Хватит о печальном. Лучше вспомним отдельные штрихи из жизни Зощенко. «В XIX веке я родился, – писал он в автобиографии. – Должно быть, поэтому у меня нет достаточной вежливости и романтизма к нашим дням. Должно быть, поэтому я юморист».

«Отец мой художник, мать – актриса. Это я к тому говорю, что в Полтаве есть еще Зощенки. Например, Егор Зощенко – дамский портной, в Мелитополе – акушер и гинеколог Зощенко. Так заявляю: тем я вовсе даже не родственник, не знаком с ними и знакомиться не желаю. Из-за них, скажу прямо, мне даже знаменитым писателем не хочется быть. Непременно приедут. Прочтут и приедут. У меня уж тетка одна с Украины приехала…» («О себе, об идеологии и еще кое о чем»).

И далее: «Профессий у меня было очень много… Наиболее интересные: 1. Студент Петроградского университета. 2. Комендант почты и телеграфа в Петрограде (при Керенском). 3. Инспектор по кролиководству и куроводству. 4. Агент уголовного розыска. 5. Постовой милиционер. 6. Тормозной кондуктор. 7. Сапожник. 8. Конторщик…»