Опасная профессия: писатель

Запись из дневника Корнея Чуковского от 13 мая 1956 года: «Мне сказали об этом в Доме Творчества – и я сейчас подумал об одной из вдов, Маргарите Алигер, наиболее любившей его, поехал к ней, не застал, сказали: она – у Лебединских, я – туда, там – смятение и ужас: Либединский лежит в предынфарктном состоянии, на антресолях рыдает первая жена Фадеева – Валерия Герасимова, в боковушке сидит вся окаменелая – Алигер…»

3 августа 1956-го: «В понед. Была у меня Алигер, читала письма к ней А. А. Фадеева, спрашивала совет, публиковать ли их. Оба письма – пронзили меня жалостью: в них виден запутавшийся человек, обреченный гибели, заглушающий совесть…»

Еще через пару месяцев – в дневнике Корнея Чуковского по поводу Алигер: «понемногу выползает из-под бессонниц и слез».

Жизнь продолжается. Но многие плюсы уже минусы. Так, высокочтимая поэма «Зоя» объявлена посредственностью. Вскоре от рака крови умирает старшая дочь Татьяна от композитора Макарова. Дочь от Фадеева Маша неожиданно для всех вышла замуж за немецкого поэта Эксценсбергера и уехала с ним сначала во вражескую Германию, а затем в чуждый Лондон. И там в 1991 году Маша покончила с собой, как и отец (гены суицида?) А тут еще развал Советского Союза, неразбериха, сумятица, – Алигер вся в смятении и раздрызге. И страшный конец. 1 августа 1992 года Маргарита Иосифовна упала в глубокую канаву недалеко от своей дачи. Спасти ее не удалось… Она прожила 77 лет. Возможно, в ее памяти вспыхнули собственные строчки:

Шагай вперед, конца не видно,
Он грянет вдруг из-за угла…

И грянул.

Вспоминаются строки из стихотворения «Барселона»:

Я ворчу?!
Прости меня, прости,
Мир, в котором мне живется трудно.
Нет, я не ропщу и не тужу,
Не казню себя, не бью поклоны.
Не спеша по Рамблас прохожу,
Улыбаясь птицам Барселоны.
А они, как смолоду, поют,
Им плевать на то, что путь мой прожит,
Что в душе разор и неуют
И помочь никто уже не может…

Конечно, по высокому поэтическому счету Маргарита Алигер не ровня ни Ахматовой, ни Цветаевой. И глубин мало, и прорывов, метафоры бедненькие и очень много прозаической иллюстративности, – все так. И все же поэтесса. Настоящая. Просто ей не повезло со временем и обстоятельствами, в которых она оказалась. В принципе она жаждала света и, возможно, была рождена для него, но ей досталась своя порция тьмы.

И, однако, тем не менее
Человеком быть мне нравится.
Интересная профессия,
Что кому ни напророчится.
Жить всегда светло и весело,
Даже если плакать хочется.

Считайте эти строки Маргариты Алигер некой прививкой от жизненных драм и неурядиц.

Профессор песни. Евгений Долматовский (1915–1994)

Скажу сразу: не мой поэт. В мою избранную поэтическую антологию он не входит, но, как сказал Маяковский: «Поэзия – пресволочнейшая штуковина: существует – и ни в зуб ее ногой». А раз есть поэзия, то, значит, существуют и поэты, а среди них тот, о ком мы говорим сегодня.

Итак, Евгений Долматовский. С его именем произошел забавный случай. Как-то Евгений Рейн пригласил меня выступить на его поэтическом семинаре в Литературном институте. Пришел. Говорю. Пытливые молодые поэты и поэтессы спрашивают: а скажите, каких поэтов вы предпочитали в свои молодые годы? Я ответил: «Читал и люблю до сих пор поэтов Серебряного века: Ахматову, Мандельштама, Ходасевича, Георгия Иванова, Пастернака… А вот таких, как Долматовский-Матусовский, не читал…» И тут толкает меня ногой Рейн и говорит: «Юрий Николаевич, посмотри на портрет, который висит справа от тебя на стене. Кто это?» Смотрю и не узнаю. Рейн: «Это Евгений Аронович Долматовский. Знаменитый советский поэт и профессор Литературного института». Мне оставалось только развести руками…

Действительно, я читал, конечно, стихи Долматовского, но ничего из них не запомнил. А вот песни, написанные на слова Долматовского, многие пел. И про Лизавету, и про любимый город, который может спать спокойно, и другие популярные и, можно даже сказать – народные песни.