Опасная профессия: писатель

Бог миловал Долматовского и в Великую отечественную, правда, был ранен, контужен, попал в плен, бежал из него в августе 1941 года. В одном из интервью рассказывал: «Мы в Берлине. Я наконец добрался до рейхстага. Рядом стояли обозные кони и верблюд, который путешествовал с нами с 42-го, со Сталинграда. Стены и колонны рейхстага были уже все в автографах. У меня была палка с острым концом – разболелась раненная еще в Сталинграде нога, – и вот я выцарапал этой палкой высоко на колонне и свою фамилию».

В зале заседаний рейхстага Долматовский под трибуной нашел отколовшуюся бронзовую голову Гитлера. «Поднял ее и пошел на улицу, у Бранденбургских ворот выбросил ее, и она со звоном покатилась по брусчатке под смех наших солдат».

Войну Долматовский закончил в чине полковника и с многочисленными боевыми наградами, но, пожалуй, главными наградами для него стали тексты песен, которые распевали на фронте и в тылу: и знаменитая «Ночь коротка…», и «С боем взяли мы Орел, город весь прошли…» А затем Брянск, Киев, Львов. И, наконец: «Берлинская улица по городу идет, – / Значит, нам туда дорога, / Значит, нам туда дорога, / Берлинская улица к победе нас ведет!» И апофеоз: в качестве военного корреспондента поэт присутствовал на подписании акта о капитуляции фашистской Германии.

Ну, а после войны Долматовский преподавал в Литературном институте им. Горького, вел творческий семинар поэзии. Среди его учеников много звучных имен: Евгений Винокуров, Владимир Соколов, Андрей Дементьев, Тамара Жирмунская, Надежда Кондакова и другие. Преподавал. Выпускал книги, в том числе роман в стихах «Добровольцы» о первых строителях метро, по роману этому был поставлен кинофильм. Опубликовал на злободневные темы: «Руки Гевары», «Чили в сердце», писал тексты для песен (но об этом чуть позже). Руководил и заседал в разных комиссиях и редколлегиях. Был увенчан орденом Ленина и двумя орденами Отечественной войны. Счастливая безоблачная судьба? Не совсем. Да и как могло быть иначе?

В интервью за год до смерти Долматовский на вопрос о том, как он относится к планете № 3661, названной в его честь, ответил: «Знаете, советские люди ко всему привыкли: могут и звезду твоим именем назвать, могут и по башке стукнуть, как не раз бывало… Не хочу представляться несчастным, но дерьма хлебал бочками. Но в итоге прожитые годы оцениваю не со знаком плюс или минус, а со знаком «жизнь». Ведь говорить о том, что было бы, если бы было по-другому – бессмысленно…»

Да, было много хвалы, но и хулы достаточно. За оптимистическое восприятие жизни Долматовского называли «телячьим оптимистом». Но если что-то писал не так, чуть пессимистично, то он тут же оказывался в ряду злостных «очернителей». Про книгу стихов «День» (1935) и про лирического героя Долматовского ретивый критик писал так: «Хорошее чувство жадной, нетерпеливой любознательности, к сожалению, часто переходит у него в дурное верхоглядство… Мелкая мерка объясняется не тем, что герой мелко чувствует. Он благодушен и успокоен. У него нет настоящей ненависти, потому нет настоящей любви. Его любовь к нашей стране пока еще дается ему легко, она мало опробована и закалена в горниле трудностей…» И о грусти героя Долматовского: «Как можно грустить, когда живешь в замечательной веселой стране?» (журнал «Октябрь», 8–1936).

И приходилось поэту соответствовать стране, где так вольно и радостно живется человеку. «И белый голубь в синеве летит / Над улицей мира утром рано. / И, словно семафоры, – путь открыт! – / Повсюду башенные краны» (из стихотворения Долматовского 1951 года). Угождал власти, радовал читателей, а у самого Евгения Ароновича наверняка на душе скребли кошки. Только в период горбачевской гласности Долматовский позволил себе немного раскрыться. Вот, к примеру, стихотворение «Из личного дела»: