Опасная профессия: писатель

Юрий Маркович Нагибин прожил 74 года. В последние годы он был нарасхват: все издания хотели взять у него интервью. В одном из них он говорил: «Культура избавляет от страха смерти, она дает ощущение соучастия в вечном. Ты можешь ощущать себя частицей великого, мирового, таинственного и, видимо, нужного для чего-то процесса. Ведь если нет бога, то культура заменяет нам все. Культура включает в себя понятие совести. Она дает право чувствовать, что ты – участник великого общественного мирового бытия… В какой-то мере культура не оставляет человека один на один с пустой черной бездной мироздания…»

После смерти Нагибина у меня был телефонный разговор с Аллой Григорьевной, и она сказала: «Он к вам внимательно приглядывался…» У меня бережно хранится изящная книжечка Нагибина «Рассказ синего лягушонка» с дарственной надписью: «Юрию Безелянскому – который держит в своих руках наше бессмертие – с уважением Юрий Нагибин. 1992». Надпись несколько ироническая, но в ней и признание, что я следую по его пути…

Но Юрий Нагибин о своем бессмертии позаботился сам и не только тем, что оставил в наследство много художественных книг, но и тем, что подготовил к печати свой удивительный «Дневник», который вел почти полвека и который решил опубликовать при жизни. Он отдал подготовленную рукопись издателю и через 10 дней умер. Дневник вышел посмертно. И произвел эффект разорвавшейся бомбы. В нем Нагибин, по мнению издателя Юрия Кувалдина, вырвался из советского плена, перешагнул самого себя, все свои недостатки превратил в достоинства.

Если в прежних своих книгах Нагибин прибегал к различного рода иносказаниям, типа: «О каком достоинстве, какой чести можно думать, когда живешь под властью рукосуев, палочников, душегубов?..» («Остров любви»); или «Власти нужна не преданность, не союзничество, основанное не единоверии, а только слепое послушание, пусть даже неискреннее, обманное, но полное и безоговорочное, проще – рабье. Тогда власть сознает себя силой…» («Огненный Протопоп»), то в своем дневнике Нагибин говорил в открытую и раздавал, не стесняясь, всем сестрам по серьгам. Досталось не только власти, но и многим коллегам по писательскому цеху, по искусству, многим карьеристам и пронырам, припавшим с вожделением к корыту.

Вот только вырванные фразы: «Балдеешь от ненужности страстишек», «Кстати, и Мересьев ненавидит Полевого», «Человечество во все времена отвратительно», «Валтасаров пир, и никто не боится», «Крепко сидит татарщина в русской душе», «Почти все советские люди – психически больные», «Падение давно опустившегося фестивалишки» и т. д. и т. п. И много персональных выпадов и выстрелов. И, конечно, многие возмутились, а Станислав Куняев аж подпрыгнул до потолка: «Дневник старого мерзавца».

Но так написал Нагибин. Захотелось высказать правду-матку до конца. Выговориться. Освободиться от накопившейся скверны советской жизни. Он и себя не пощадил в дневнике: «…Грустно, и нет выхода. А завтра опять настанет мерзость малых забот, ничтожных побед и ничтожных поражений…»

Запись из 1986 года: «Впервые за долгие годы я находился дома в свой день рожденья. Ничего хорошего он мне не принес. Я все время помнил, что мне 66, а тут кончаются шутки. Последний поворот пройден. Задыхающийся, спотыкающийся, мокрый, ты приближаешься к финишной черте, зная, что призового места не возьмешь, но это не самое страшное. Тебе не хочется разрывать усталой грудью ленточки, ты готов ковылять дальше под свист и улюлюканье трибун, тебе наплевать, что ты плохой бегун, только бы чувствовать под ногой ускользающую землю».

Сравнение жизни с беговой дистанцией вполне правомерно. Юрий Маркович любил спорт. Он и умер в день открытия чемпионата мира по футболу в США. Он был страстным болельщиком и, к счастью, не узнал, как позорно выступали на чемпионате наши футболисты, погрязшие в интригах, в премиальных и прочих материальных дрязгах, а отнюдь не в честной игре. Все вышло по дневнику Юрия Нагибина.

Абрам, но не еврей. Андрей Синявский (1925–1997)

Время летит с космической скоростью, и то, что волновало совсем недавно, сегодня уже не волнует и забыто. Уже в далеком прошлом знаменитый процесс Синявского – Даниэля. Раскрытие псевдонима Абрама Терца. Лагерь. Жизнь во Франции, наезды в новую Россию, – все это помнят лишь единицы. А всех остальных волнуют новые имена, новые скандалы, новые судебные процессы… А был ли Абрам? Абрам Терц – замечательный русский писатель?..