Опасная профессия: писатель

Литературные псевдонимы – обычное дело. И никто не спорит по поводу Андрея Белого, Саши Черного, Максима Горького, Демьяна Бедного, Давида Самойлова, Михаила Светлова, Александра Володина и многих других. А вот сочетание Андрея Синявского с Абрамом Терцем вызывает почти бурю эмоций. Почему? Так исторически сложилось. Переплелись воедино человеческая судьба, литература и гнев Софьи Власьевны, то бишь советской власти. Она, эта советская власть, отправила Андрея Синявского в зону, эмиграция не приняла его и назвала Дантесом, убийцей Пушкина, а постсоветская Россия заклеймила его как клеветника и русофоба. Короче, все затерзали Абрама Терца.

Синявский часто вспоминал, как чекисты говорили ему: «Лучше бы ты человека убил». Оказывается, что его злые тексты были страшнее пистолетов.

Примерный советский литератор, благополучный профессор филологии захотел писать неканонические, а еретические тексты, за что и поплатился. Аввакумство на Руси всегда чревато преследованием и гонением. Народу, массе, толпе всегда нужен враг, чтобы кричать «ату его!» Вот и «гуманист» Михаил Шолохов предлагал поставить Синявского-Терца к стенке. А что церемониться? Враг. Вражина!..

Писать своевольные тексты в СССР было нельзя, поэтому возникла у Синявского идея печататься на Западе. Но как? Конечно, под псевдонимом. Вспомнилась веселая песенка, разумеется, одесская: «Абрашка Терц, карманник всем известный…» И вот на Западе появился новый писатель Абрам Терц. Все с интересом стали читать его первые рассказы: «В цирке», «Суд идет», «Пхенц», «Графоманы», повесть «Любимов» и другие. Все гадали, Терц – это кто? Эмигрант из Польши?.. Нет, это был научный сотрудник Института мировой литературы, член Союза писателей СССР, преподаватель Школы-студии МХАТ, один из критиков «Нового мира», московский профессор Андрей Донатович Синявский.

Его друг Юлий Даниэль, тоже решившийся тайно печататься на Западе, будучи евреем, взял русский псевдоним Николая Аржака, а русский Синявский превратился в еврея Абрама Терца. И не случайно, ибо еврейство – это особый знак неприкаянности, изгойства, выделение и отделение от толпы. И, конечно, Синявский хорошо помнил строки Марины Цветаевой:

В сем христианнейшем из миров
поэты – жиды.

Так Синявский стал Терцем. Когда все это открылось, многие кричали: раздвоение личности. Но было и иное мнение: удвоение личности, расширение духовного мира. Соединение русскости с еврейством – очень благодатный и эффективный сплав.

В статье «Диссидентство как личный опыт» (1982) Андрей Синявский писал: «С самого начала литературной работы у меня появилось, независимо от собственной воли, своего рода раздвоение личности… Это – раздвоение между авторским лицом Абрама Терца и моей человеческой натурой (а также научно-академическим обликом) Андрея Синявского. Как человек я склонен к спокойной, мирной, кабинетной жизни и вполне ординарен. Соответственно, и люди чаще всего ко мне, как к человеку, доброжелательно относятся… Мой темный писательский двойник по имени Абрам Терц, в отличие от Андрея Синявского, склонен идти запретными путями и совершать различного рода рискованные шаги, что и навлекло на его и, соответственно, на мою голову массу неприятностей. Мне представляется, однако, что это «раздвоение личности», не вопрос моей индивидуальной психологии, а скорее проблема художественного стиля, которого придерживается Абрам Терц – стиля ироничного, утрированного, с фантазиями и гротеском».

Это подтверждает Мария Розанова, жена Синявского-Терца, его боевой и литературный товарищ: «Абрам Терц и Андрей Синявский – это разные стилистики. В парижской Сорбонне читает лекции профессор Синявский – человек достаточно занудливый, несколько косноязычный, академичный, переполненный цитатами, ссылками и сносками. А вот Абрам Терц – это веселый, очень жесткий герой, способный пройтись по любому потолку. И общее у них только одно: оба косят на левый глаз… Я вообще считаю, что человек и писатель – это разные люди».

И, пожалуй, последнее из терцианы. Сам Синявский так зрительно представлял себе Абрама Терца: «Он гораздо моложе меня. Высок. Худ. Усики, кепочка. Ходит руки в брюки, качающейся походкой. В любой момент готов полоснуть не ножичком, а резким словцом, перевернутым общим местом, сравнением… Терц – мой овеществленный стиль, так выглядел бы его носитель».