Опасная профессия: писатель

И главный вопрос: «Почему мы все-таки пишем?» – так назвал свою статью-эссе Андрей Синявский, написанную в Лейпциге в 1995 году. В ней Синявский перефразировал известную максиму: «Я пишу. Следовательно, я существую». Сослался на дневник Эжена Ионеско: «Я пишу, пишу, ведь я писатель! А что еще делать писателю? Он пишет, писатель пишет. Он родился, чтобы писать. В этом его предназначение. Писателю приятно писать, отчего бы писателю не писать? Никто не мешает писателю писать». Синявский упорно верил, что «искусство глубинными корнями уходит в магию», что слово способно сотворить чудо. И что искусство – это всегда надежда. «Мы пишем лишь потому, что самое лучшее, самое прекрасное еще не написано».

В декабре 1966 года Андрей Синявский закончил роман «Кошкин дом», он уже знал, что неизлечимо болен (рак легких). В нем много грустного. «Рукопожатие смерти. Ни с того ни с сего рука или нога выходят из строя, из повиновения, их почему-то скрючивает и начинает мелко трясти… Пальцы перекручены и не могут попасть в собственную прорезь. Пуговицы не слушаются. Все шиворот-навыворот. Завалили, бляди? Вечно не тот номер… Действительно, пока до Бога дойдешь, все ноги обломаешь…»

25 февраля 1997 года Андрея Донатовича Синявского (Абрама Терца) не стало. Он умер на 72-м году жизни. Его похоронили на кладбище Фонтене-о-Роз. В Москве в храме святой Мученицы Татьяны прошла панихида по усопшему. Отец Владимир сказал: «Андрей Донатович был одним из самых смиренных людей, которых я знал, и при этом был дерзновеннейшим писателем». Литературным бунтарем Абрамом Терцем.

«Отпевали Донатыча…» – так начал свое стихотворение Андрей Вознесенский (Андрей об Андрее). «…Он отплывал пиратствовать / в воды, где ждет Харон. /Сатана или Санта-Мария / встретят паром…» И далее вопрос: «Стилист? Хулиган? Двурушник?..» Действительно, кем же все же был «Андрей Фанатович»?..

Спустя несколько лет, в 2005 году, в Москве прошла Международная конференция под названием «Андрей Синявский – Абрам Терц: облик, образ, маска».

Я бы сказал: прежде всего – человек!

«Жизнь человека похожа на служебную командировку. Она коротка и ответственна… Тебе поставлены сроки и отпущены суммы. И не тебе одному. Все мы на земле не гости и не хозяева, не туристы и не туземцы. Все мы – командировочные», – писал Андрей Синявский в «Мыслях врасплох».

И там же: «Довольно твердить о человеке. Пора подумать о Боге».

Но тянет вернуться к Андрею Синявскому и Абраму Терцу. Кем он все же был? Искусником для искусства? Стилистом-эссеистом, любящим дразнить гусей, а заодно и живых двуногих? Человеком, который упорно шел своей дорогой, наперекор общественным вкусам, привязанностям и ожиданиям?.. Можно сказать так, а можно иначе. Но главное – он БЫЛ. И мы с благодарностью его вспоминаем.

Жил отважный Даниэль… Юлий Даниэль (1925–1988)

Раз написали о Синявском, то непременно надо вспомнить и Даниэля. В историю многострадальной советской литературы Синявский и Даниэль вошли вместе, тандемом, именно с них началось движение за права человека. Они прорвали сталинскую блокаду. И провозгласили забытую формулу первого букваря: «Мы – не рабы».

Для нового интернетного поколения, мало интересующегося старыми героями, кумирами и жертвами и подпавшего целиком под влияние и очарование гламура и шоу-бизнеса, расскажем внове о Юлии Даниэле. Как в старой песенке: «Жил отважный Даниэль!..» Хотя он не был отважным капитаном, а был всего лишь рядовым. Рядовым в армии и солдатом в литературе. Но при этом человеком весьма неординарным и со своей необычной судьбой. Да и писатель неоднозначный, не линейный. Скорее: писатель-экзистенциалист, любящий повозиться в «пограничной ситуации».

Юлий Маркович Даниэль родился 15 ноября 1925 года в Москве. Типичный московский мальчик. Мать – Мина Павловна Звенигородская. Отец – Марк Наумович Меерович, еврейский писатель, печатавшийся на идиш под псевдонимом М. Даниэль. Его пьесу «Соломон Маймон» поставили в ГОСЕТе (режиссер-постановщик Михоэлс, в роли Соломона – Зускин, а декорации придумал Роберт Фальк). И в детстве маленький Юлик видел в доме многих этих знаменитых людей и рассказывал впоследствии: «Знаешь ли, совсем близко видел!» Отец умер рано, не успев разделить кровавую участь своих товарищей по театру.

«Отец, – вспоминал Юлий Даниэль, – очень не хотел, чтобы я пошел по его стопам. Почему? Наверное, предчувствовал, что ничего хорошего из этого не выйдет. И как в воду глядел…»