Опасная профессия: писатель

Теперь о книгах. «Читал я действительно черт знает что, – признавался потом Шукшин устами Ивана Попова, героя своего рассказа, – вплоть до трудов академика Лысенко. Обожал всякие брошюры: нравилось, что они такие тоненькие, опрятные; отчесал за один присест – и в сторону…» Учительница из числа эвакуированных из старой петербургской интеллигенции вовремя вмешалась, и Шукшин стал читать – по специальному списку – русскую и зарубежную классику и часто вслух, матери и сестре.

«Мы залезали вечером на обширную печь, – вспоминал Шукшин, – и брали туда с собой лампу. И я начинал… Господи, какое это было наслаждение! Точно я жил большую-большую жизнь, как старик, и сел рассказывать разные истории моим родным. Точно не книгу я держу поближе к лампе, а сам все это знаю. Когда мама удивлялась: «Ах, ты Господи! Глянь-ка!» – я чуть не стонал от счастья…»

Эти чтения, уже будучи взрослым, назвал праздником. И добавил: «Лучше пока не было».

Одна из любимых книг Шукшина – «Мартин Иден» Джека Лондона, юный Шукшин подражал этому герою. Считал книгу Джека Лондона своеобразным руководством к действию, как «писательский самоучитель». Как и Мартин Иден, Василий Шукшин «сильно натягивал тетиву своей жизни». Он выковывал именно такой характер.

В 18 лет последовал призыв на военную службу. Ее Шукшин проходил в Севастополе в одной из частей Черноморского флота в качестве радиста. Его девизом стали слова: «Не падай духом, знай работай да не трусь!» Свободное время молодой радист проводил в Морской библиотеке, именно в Севастополе начал писать свои первые рассказы. По язвенной болезни был комиссован и вернулся в родные Сростки. Преподавал в сельской школе русский язык и литературу. Помыкался на селе и, наконец, решил податься в Москву «на писателя». Мать не стала препятствовать сыну, продала корову и снабдила сына деньгами. Так летом 1954 года 25-летний Шукшин оказался в Москве. Полувоенный костюм, гимнастерка, из-под которой виднелась тельняшка, брюки-клеш и сапоги. Среди модных молодых людей и тем более стиляг того времени Шукшин выглядел, конечно, белой вороной.

Опускаем детали, как поступил в институт, важен итог: Шукшин на режиссерском факультете ВГИКа в мастерской Михаила Ромма. В последнем своем интервью Шукшин вспоминал: «В институт я пришел глубоко сельским человеком, глубоко далеким от искусства. Мне казалось, всем было видно, что я здесь чужой человек. Я слишком поздно пришел в институт – в 25 лет, и начитанность моя была относительная, и знания мои были относительные. Мне было трудно учиться. Чрезвычайно. Знаний я набирался отрывисто и как-то с пропуском. Кроме того, что я должен был узнавать то, что знают все и что я пропустил в жизни, я должен был выдерживать и еще отношение к себе. И неожиданно оно мне стало помогать. Потому что я стал до поры до времени таить, что ли, набранную силу. И, как ни странно, каким-то искривленным и неожиданным образом я подогревал в людях уверенность, что – правильно, это вы должны заниматься искусством, а не я, потому что я – вовсе лапоть. Сельский. Далекий, сибирский. Но я знал, наперед знал, что подкараулю в жизни момент, когда я… ну, окажусь более состоятельным, а они со своими бесконечными заявлениями об искусстве, окажутся несостоятельными. Все время я хоронил в себе от посторонних глаз неизвестного человека, какого-то тайного бойца, нерасшифрованного…»

Вот такое интересное признание. То есть, будучи «лаптем», Шукшин ощущал в себе большую будущую силу. Или, как нынче модно говорить, потенциал. В этом смысле Шукшин был антиподом своего сокурсника Андрея Тарковского, тот знал, что он – гений, и не только не скрывал этого, а откровенно декларировал.

Еще учась в институте, Шукшин начал сниматься в кино. Дебют был скромный: во второй серии «Тихого Дона» Сергея Герасимова Шукшин сыграл – нет, громко сказано! – изобразил выглядывающего из-под плетня матроса. В 1959 году уже главная роль в фильме Марлена Хуциева «Два Федора» – Федор большой. И первый успех.

Сергей Бондарчук писал: «Его лицо выделялось среди привычных лиц экранных героев, оно поражало необыкновенной подлинностью. Словно это был вовсе не актер, а человек, которого встретили на улице и пригласили сниматься. В Шукшине не было ничего актерского – наработанных приемов игры, совершенной дикции и пластики, которые обычно выдают профессионала. Меня, в ту пору уже достаточно опытного актера, Шукшин заинтересовал…»

Бондарчука Шукшин заинтересовал, а тех, от кого зависела дальнейшая судьба людей (как любил петь в студенческую пору Шукшин: «Ты, начальничек, ключик-чайничек…»), так вот, всех чайников-начальников Шукшин не заинтересовал. Один из многих. И пусть бьется, карабкается сам. Ему и пришлось карабкаться и биться.

После окончания ВГИКа Шукшин – не москвич, без прописки, жилья и работы. Приходилось скитаться по друзьям и даже ночевать на Казанском вокзале. Шутил, что по стольким квартирам мотался, что неизвестно, на каком доме должна висеть мемориальная доска.