Опасная профессия: писатель

Шукшин выдержал. Выстоял. Все преодолел. И главное: состоялся. Да и капризную славу сумел покорить. Как актер, режиссер и писатель.

Первый рассказ Шукшина – «Двое на телеге» – появился в 1958 году в журнале «Смена». За ним последовали другие. Увидели свет сборники рассказов: «Сельские жители», «Там, вдали», «Земляки», «Характеры», «Беседы при ясной луне». Как прозаик Шукшин снискал признание у читателей своей необычностью. Многие его рассказы драматичны, их герои страдают, болеют, гибнут. И почти все персонажи необычные в своих проявлениях, от слепого своеволия до лукавого деревенского придуривания. И еще какие-то чудики – вот за этих чудиков и вцепилась критика. Но за деревьями не разглядели леса. Шукшин писал не о чудачествах, а о национальном характере русского человека, о его боли, страдании, о подспудной безродности, о саднящем самозванстве, о людях без истинных корней, тоскующих и метущихся.

Вот диалог из рассказа «В профиль и анфас»:

«– А я не знаю, для чего работаю. Ты понял? Вроде нанялся, работаю. Но спроси: «Для чего?» – не знаю. Неужели только нажраться? Ну, нажрался. А дальше что? – Иван серьезно спрашивал, ждал, что старик скажет. – Что дальше-то? Душа все одно вялая какая-то…

– Заелись, – пояснил старик.

– И ты не знаешь. У вас никакого размаха не было, поэтому вам хватало… Вы дремучие были. Как вы-то жили, я так сумею. Мне чего-то больше надо.

– Налей-ка, – попросил старик. Выпил, тоже сплюнул. – Сороконожки, – вдруг зло сказал он. – Суетились на земле – туда-сюда, туда-сюда, а толку никакого, машин понаделали, а… тьфу! Рак-то, он от чего? От бензина вашего, от угару… Скоро детей рожать разучитесь…

– Не скажи.

– И чуют ведь, что неладно живут, а все хорохорятся. «Разма-ах!» А чего гнусишь тогда?»

Василий Шукшин возродил в русском искусстве жанр трагикомедии. Сами названия многих его рассказов («Мой зять украл машину дров», «Миль пардон, мадам!», «Раскас», «Шире шаг, маэстро!» и т. д.) говорят будто о несерьезности намерений автора, о шутейности, о невзаправдашности. Но, как заметил критик Игорь Золотусский, от шукшинского смеха не всегда смешно… ибо герой ломает комедию, а на душе у него кошки скребут…

Андрей Битов: «Я в 1974 году восхищался книгой Шукшина «Характеры». Трезвостью, точностью, зоркостью, лаконизмом, нервной переходной интонацией. Очень умный автор. Все видел. Не льстил. И до сих пор эти рассказы – как резцом врезаны в память».

Вспоминая Шукшина, Петр Тодоровский отмечал: «Обаяние у него было невероятной силы. Не устоишь. Улыбка – без края. И смеялся страшно заразительно… Никто не знает, откуда подобные самородки берутся. Огненный сплав таланта: режиссерского, писательского, актерского. Всего через край. Народ вытолкнул его из глубины души…»

Писатель Алексей Варламов подчеркивает общественно-социальную суть творчества Шукшина: «Сколько горьких судеб, сколько страдания и без вины виноватых людей появляются на страницах его рассказов и каким обвинительным актом звучат их голоса! Это непреднамеренная «критика режима» разительнее протестов тех, кто писал об этом на Западе. Непредвзятость суждений, бесхитростность персонажей и отказ от грубой пародии трогают больше, чем нагнетание страстей и построение философских концепций, как у иных из современников Шукшина вроде Зиновьева или Синявского…»

Но проза Шукшина далека от идилличности: он рисовал и злобных демагогов, подобных Глебу Капустину из рассказа «Срезал», и дуболома-бригадира Шурыгина, с наслаждением крушившего сельскую церковь («Крепкий мужик»), и своих деревенских Раскольников, упивающихся вседозволенностью («Сураз»). А еще живописал простолюдинов, заболевших интеллигентской хворобой.

Герои Шукшина не сельские жители и не городские, впрочем, эта проблема особо его затрагивала: «Так у меня вышло к сорока годам, что я – ни городской до конца, ни деревенский уже. Ужасно неудобное положение. Это даже – не между двух стульев, а скорее так: одна нога на берегу, другая в лодке. И не поплыть нельзя, и плыть вроде страшновато… Но в этом положении есть свои «плюсы»… От сравнений, от всяческих «оттуда-сюда» и «отсюда-туда» невольно приходят мысли не только о «деревне» и о «городе» – о России».