Когда-то, совсем недавно, это было солидное, зажиточное поселение дворов на двадцать. Теперь половину строений пятнали следы огня, от второй половины остались лишь стены. Плетни были повалены, двери выломаны или порублены топорами. А вокруг валялась забитая скотина и люди, забитые точно так же – как скот. Они-то и давали тот самый запах, который Жерар принял за аромат дерьма, ибо трупы были, наверное, уже суточные. Правда, хватало и того самого дерьма, вывалившегося из распоротых животов или просто вывалившегося, откуда оно обычно выпадает, во время жуткой агонии, что постигла многих селян.
Впрочем, в подробности отряд окунулся чуть позже.
Пока же, осадив коня на гребне, Уго возгласил:
– Вот, мессир де Сульмон, это и есть война.
– Да-а-а! – жандарм, тот самый лотарингец, подскакал к шефу и его товарищам. – И это всего в четырех часах пути от города! Извольте видеть!
Строй кавалькады сломался. Спутники сгрудились на холме безо всякого порядка. Многие из них лицезрели подобное уже не раз, но вид бойни все равно подавлял. Уж очень разительный контраст складывался: солнышко, зеленая трава и деревья в летнем наряде, напитанные влагой после дождика, и тут же местная голгофа. Даже очень крепкие люди невольно крестились и сплевывали через плечо.
Между тем Уго выехал вперед, принявшись оглядывать окрестности из-под перчатки.
– Анри! Анри, давай ко мне!
Дизанье приблизился, шпоря мерина, который вовсе не горел желанием шагать в сторону деревни, благоухавшей смертью. Опытный лучник сказал коню «тпру-у-у», остановив того по правую руку от де Ламье, и оглядел местность.
– Пришли с юго-востока, прямо через поле, смотри, как колосья потоптаны. Ушли, видать, туда же. Больше ничего не скажу, надо рассмотреть поближе, – Анри поправил перевязь и покачал в ножнах здоровенный корд[17]
.– Погоди. И все стойте! А то конец следам! – прорычал Уго, останавливая всех нетерпеливых, после каковых слов полез наземь.
Он кинул повод на переднюю луку, отошел на три-четыре шага и встал на колени. Вскоре к нему присоединился и Анок.
– Ага, те самые, – сказал он. – Тоже заметил?
– Попробуй не заметь, я же не слепой, – ответил Уго, ковыряясь в земле. – Шли рано утром, земля еще сырая была… отпечатки на загляденье.
– Точно те самые. Вот эта подкова, сбитая на сторону, и эта на девяти гвоздях. А вот, смотри, следом знакомый какой, а! Смотри, как ноги широко ставит, я его еще у моста вчера заприметил. Они!
– Да что вы там бубните? – недовольно окликнул друзей Филипп. – Какие они?
– Наши старые знакомые, – Уго поднялся, взял коня в повод и залез в седло. – Отъедем?
Де Лален и немец отвели меринов в сторону шагов на двадцать, после чего де Ламье проворчал, показывая на остатки деревни.
– Впору задуматься, шеф. Наши старые знакомые из Брюгге приехали аккурат туда, где непонятные люди сожгли деревню.
– Пахнет история все хуже, – согласился Филипп, после чего немедленно возразил. – Если засада, то какая-то странная. Зачем они полезли в деревню, в то время как должны были ждать нас тихо, как кот у норы? Ну, коли ты прав и эти самые непонятные люди скачут впереди нас, чтобы в самом деле навести на засаду.
– Не знаю. Кабы знал, не предлагал бы задуматься. А задуматься точно пора, – немец указал перчаткой, вымазанной в грязи, на юго-восток, туда, где весь горизонт без изъятия чернел от исполинской массы Арденнского леса. – Мародеры ушли туда. И наши знакомые, готов спорить, туда же. А нам ровнехонько в ту сторону, прямо за ними, след в след.
– Ну… не совсем… мы уйдем слегка восточнее – по дороге.
– А что им помешает подкараулить нас? Правильно, ничего. Даже если они и не по нашу душу, то мародерам самое место у дороги – там есть кого пограбить.
– Есть у меня мнение, что первыми они пограбят как раз тех парней, что скачут впереди. Следят они за нами, нет – бабка надвое сказала. А нарваться на мародеров они легко могут.
– Ладно. Надо ехать в деревню, посмотрим, что и как. А потом и привал нужен, или мы безо всяких разбойников передохнем. И давай пока молчок? Не стоит парней лихорадить раньше времени.
– Точно так, Уго! Сам думал об этом.
– Хорошо. Это хорошо, – немец так нажал голосом на слово «это», что Филипп переспросил:
– Что «это»?
– То, что ты хоть иногда начинаешь думать.
Думать – это важно.
Насколько необходима данная трудная и непривычная большинству подданных разнообразных сюзеренов штука, друзьям довелось понять в самом скором времени. Всем, включая несокрушимого и опытного де Ламье.
Деревне досталось жутко.
Банда человек в сорок-пятьдесят или даже шестьдесят окружила ее ранним утром, когда сон крепче всего. А потом началась потеха.
Мародеры нашпиговали собак стрелами, чтобы не раздражали, а потом принялись вышибать двери. В домах резали, рубили, кололи и насиловали – все как положено в ходе осуществления плановых зверств. Уцелевших, тех, кому не повезло умереть быстро, вышвырнули на улицу, где…