Опасные земли

Марксман вовсе не собирался останавливаться на достигнутом. Первая стрела не успела еще найти свою жертву, когда вторая, выдернутая из земли, где обреталась в компании пяти других, уже пела в синем небе. Стальное граненое шило безвредно лязгнуло о чей-то шлем, канув из нашей истории навсегда. Третий выстрел оказался удачнее – древко затрепетало в плече здоровенного парня с глефой, который стоял в глубине ватаги и орал что-то похабное. Потом он тоже орал, но уже без слов, вовсе утратив желание воевать.

Этот крик, казалось, стронул лавину.

Если поначалу пехота могла двинуться в обход домов, что было бы весьма разумно, то теперь тощий мужик с секирой и в ржавой кирасе надсадно завыл что-то вроде:

– А-а-а, сука, что вы встали, бараны, ждете, пока всех перещелкают?! Ату их! В пики их! В топоры!

И помчался вперед, вращая в воздухе своим жутковатым орудием. За ним ломанулись остальные. Встала пыль. Вперемешку замелькали копья, алебарды, кузы и еще что-то неузнаваемое, но страшное. Обгоняя клубы пыли и топот десятков ног в грязных чулках, летел совокупный рев.

– Бей, коли! Бей, убивай! А-а-а-а, м-м-мать-перемать!

Раззявленные рты, шлемы, кольчуги и драные стеганые жаки – все это понеслось по улице, норовя снести хлипкую баррикаду.

– Теперь разом! – крикнул Анок, подхватив лук. – На тетиву! Стреляй!

Десяток стрел хлестнул по толпе. И будто пропал в пыльной мешанине тел, ног, оружия.

– Стреляй! – лег новый залп.

Вместе с ним наземь легли люди.

– Стреляй!

И снова в клубах пыли кто-то осел, задергался, уронил пику. Но не остановить. Катящийся вал распаленных детин так просто не отсечь от баррикады и тонкой линии лучников в блестящих шлемах.

– На тетиву! – до телег-бочек и скамеек с оглоблями осталось шагов двадцать.

Такое расстояние – зона смерти. Толковый лучник с двадцати шагов положит выстрел в двухдюймовое кольцо, а стрела успеет выровнять полет. На двадцати шагах бронебойный наконечник, выпущенный упругим испанским тисом, может пробить даже закаленную кирасу.

– Стреляй! – удар десятка стрел ужасен. Будто коса прошлась по колосьям.

Но пехота, окровавив изголовье свое, не остановилась. По раненым, по трупам – не разбирая, сейчас она врежется в баррикаду.

– Луки прочь! – гаркнул Анок, и вдоль шеренги побежал молоденький кутилье, подхватывая оружие, все же прочие взялись за мечи и корды, а также за кулачные щиты, что ждали часа на поясах. – Синклер, помогай!

Шотландец, подхватив двуручную секиру с молотом на обухе и четырехгранной пикой вверху, шагнул вперед – к телегам. За ним полыхнули на солнце бургундские клинки. А далеко позади послышался ни с чем не сравнимый лязг столкнувшейся на копьях конницы.

* * *

Дестриэ шли плотно. Филипп жалел лишь о том, что нельзя развернуть его воинство пошире – не пускала теснота улицы. А как было бы славно выйти двумя шеренгами и враз охватить врага с флангов за счет более длинного фронта! Но никак. Заниматься перестроениями перед вражескими копьями – кому такое в голову придет?

Из деревни вышли скорым шагом, значит, пришло время набирать ход, чтобы влететь на холм со всего разгона!

– Рысью! – надсаживаясь, заорал де Лален и дал шпоры гнедому.

Кони, послушные воле хозяев, набрали аллюр.

Начинался подъем, хоть и не самый крутой, но все же. Дорога вместить всех не могла, поэтому крайние лошади шагали по траве, взрывая дерн подковами. Из-под копыт летели комья земли, а деревня за конскими крупами подернулась пыльной взвесью, пронзенной солнечными копьями.

До шеренги конных разбойников, что оседлали гребень холма, оставалось, наверное, туазов с тридцать, и Филипп, напоследок обернувшись на своих бойцов, закричал:

– Галопом! Копья к бою! – позади его приказ подхватил сержант с рожком, раскативший трели над атакующими всадниками.

Привычные к строю кони собирались, изгибали шеи, прося повод, напрягали могучие мышцы, выстреливали себя вперед – на склон, мощно отталкиваясь задними ногами.

Загрохотало.

Жандармы пригибались в седлах, упершись в стремена, рыцарские копья падали на фокры кирас со стуком, цепляя муфты аррет. Хорошо заметная фигура раубриттера взмахнула лансом, и разбойники ударили навстречу.

«На что они, а?! Это ж смерть…» – пронеслось в голове де Лалена, который вмиг оценил, что половину в паршивых доспехах нанижут на копья в первой же сшибке, а всех прочих попросту растопчут. Что-то такое поняли и вражеские всадники.

Казалось, их остановил сам вид бронированного вала жандармов, опоясанного граненой сталью. Разбойники вдруг принялись оборачивать коней, которые оскальзывались на склоне, приседали, отбрыкивались, не понимая, что же от них хотят.

Сшибки не получилось, да ее и быть не могло. Вражеская конница бросилась наутек, когда до бургундцев не оставалось и двадцати шагов. Все это было настолько предсказуемо и поэтому – так неправильно, что Филиппа облапил за спину холодный страх, просунувший ледяную длань сквозь броню боевой горячки.

«Неужто за холмом засада, а Жерар угадал?!»

Жерар угадал.