Достигнув гребня, жидкая, ломаная шеренга разбойников развалилась, порскнув по сторонам. Бургундцы же мощным галопом вылетели на вершину.
«Ах ты ж!» – воскликнул про себя Филипп, а вслух заорал, не надеясь даже, что его услышат за рокотом копыт: – Вперед, вперед, вперед!!!
Только это и оставалось, ибо на той стороне горушки их караулил ряд грубых ростовых щитов, над которыми виднелись недобрые лица и, что хуже, – взведенные арбалеты. Не меньше десятка. За стрелками стояли люди с настороженными копьями.
Останавливаться было равносильно смерти. Оставалось подставить под плеть арбалетного залпа толстые нагрудники и молить Бога, чтобы пронесло. И атаковать!
В миг озарения это поняли все жандармы, достаточно сообразительные, чтобы не осаживать разгон в столь неудобном месте.
Тренькнули тетивы.
Точно как совсем недавно – при Монлери, в салад Филиппа словно молотом вдарили, подарив звон в ушах. Но шлем опять выдержал, а рыцарю удалось усидеть в седле. В самой середке споткнулся конь, и жандарм, лязгая латами, полетел на дорогу.
Над холмом повисло обиженное ржание раненого животного и рык разъяренных рыцарей.
Перезарядиться арбалетчики не успели. Боевые дестриэ, в свою очередь, не успели испугаться. Миг, и сотни квинталов конского мяса, брони и человеческой плоти обрушились на шпалеру щитов. Плохо вымуштрованные копейщики не поспели сменить арбалетчиков, да и маловато их было, чтобы погасить атаку разогнавшихся жандармов.
Раздался сокрушительной силы хряск и треск.
Во все стороны полетели обломки досок.
Филиппово копье вонзилось по прапор под ключицу арбалетчику, но не обломилось, выгнулось дугой и выскочило из раны в брызгах крови и разодранного мяса. Конь сшиб грудью щит, а потом, со всего маха, врезался в копейщика, который успел лишь слепо ткнуть перед собой, чтобы потом исчезнуть под копытами.
Строй засады был смят и разодран в клочья одним ударом. Жандармы пробили центр, а кутилье из второй шеренги уже заезжали с боков, чтобы учинить резню. Но Уго не утратил хладнокровья. Его огромный мерин, ростом под стать седоку, вырвался вперед – сквозь бегущих арбалетчиков донеся хозяина на фланг. Там он перекрыл боком дорогу де Лалену.
– Отходим, быстро отходим, командуй, пока можно! – заорал он, откинув забрало, а потом хватил шестопером через гриву коня. – Поворачивай всех назад!!!
Удар конницы вышел за меру всякой похвалы. Стрелков и их прикрытие снесли, как в балладах о короле Артуре. Но случилось то, что неостановимо случается на войне и никогда – в поэмах. Угодив в препятствие, даже такое дохлое, жандармские скакуны потеряли разбег, а строй смешался. И теперь прямо в его фланги неслись свежие и нетронутые бойней конные бойцы раубриттера и – он сам. Теперь проку в отличных дестриэ не было. Не было пользы и от качественных лат. Да и численное преимущество исчезло как дым. Пока арбалетчики (кто уцелел) улепетывали вниз по склону, но что им стоило поворотить назад, когда подоспеют свои конные?
Филипп откинул забрало. В его легкие рванулся пыльный, но такой желанный воздух, а также не стесняемый теперь узкой смотровой щелью вид наезжающих всадников.
Он крутанул коня на месте и уперся взглядом в сержанта-трубача, который следовал позади, как на привязи.
– Труби отход! Все за мной!!! – и подал отменный пример второго главного маневра любой конницы.
Первый – сокрушительная атака.
Второй – стремительное бегство.
Лучники оказались в самом неприятном положении, из коего предстояло выкручиваться. Выкручивались они без блеска, но – уж как получалось.
Первый натиск на телеги не увенчался ничем. Растащить их, пусть плохо сцепленные, разом не удалось. Тем, кому удавалось пролезть внутрь, приходилось столкнуться с шотландцем. Тот единственный, успевший напялить на себя полные латы, не обращал внимания на половину ударов, а вот его двуручный топор с окованным древком если попадал, второго раза не требовалось. Он со смертельным навыком использовал и молот, и острый подход длинною в фут, и само лезвие.
Трое остались лежать по ту сторону баррикады, а оружие шотландца покрылось кровью и мозгами. Сам же Джон Син-клер высился над схваткой как стальная ладья над шахматным полем.
Но первый успех не мог обмануть никого.
Разом поумневшие мародеры за преграду не лезли, а люди с глефами и топорами уцепили крючья за борта телег и повлекли их в стороны. Баррикада должна была рухнуть в считаные мгновения. И тогда Анок выложил следующий – последний довод из своего небогатого запаса.
– Дава-а-ай! Поше-о-ол! – заорал он так, что глаза на лоб полезли.
Перекошенная ставня дома по левую сторону улицы вдруг отлетела, а в окне показался арбалет. Арбалет был слабый, охотничий – то, что Анри отнял у отрядных пажей. И отнял он их четыре штуки. Теперь все они, заранее снаряженные, стояли у стены в комнате дома. Там же расположился наиболее ловкий кутилье.