Опасные земли

Опытный Анри Анок, все верно увидевший и услышавший, успел отволочь за руку шотландца, лучники – те сами порскнули за телеги. Мимо них в клубах пыли промчался конный клин, и картина повторилась еще раз.

Треск, хлюпанье, вопли, ржание и много красных, багровых брызг вперемешку с выбитыми челюстями, отсеченными конечностями и глазами, что выскочили из орбит при ударе кованого копыта в лицо.

Только что узость улицы позволила мародерам уверенно выигрывать схватку. Теперь же им некуда было деваться. На улочку мертвой деревни будто бы выпрыгнули древний, всеми забытый бог Марс и два его ненормальных сыночка – Фобос и Деймос. Или это был старина Вотан, про которого магистр церкви Адам Бременский писал: «Wotan id est furor».

Всадники, ополоумевшие от того, что с ними могло случиться, не приди внезапная подмога, от безнаказанности, от бешеной скачки – принялись рубить и топтать. Слышался неумолчный победный вой, одичалое ржание, крики погибающих, мольбы о пощаде, которые заглушал грохот копыт, треск столкновения железа и стали и хлюпающие звуки, когда меч встречался с плотью.

Немногим удалось вырваться из ловушки.

Ненадолго.

Их догнали и убили – далеко ты сумеешь убежать на своих двоих от коня?

На очищенной от боевой силы улочке выстлалось месиво из крови, мозгов, костяного крошева и порубанных доспехов. А посреди всего гарцевал, вставал на дыбы боевой конь друга Жерара.

Юноша, видевший битву, но никогда – бойни, тонко визжал, обрушивая конские копыта на то, что еще шевелилось, а туда, где не поспевал дестриэ, вонзал меч-бастард.

Когда его товарищи вернулись из короткой погони, весь доспех де Сульмона по самое гнездо для плюмажа был покрыт алой влагой и кусками мяса, в которых запекалась щедро поднятая пыль.

Через время жандармы и внезапная подмога стали возвращаться из погони. Усталые, тяжко сопящие в шлемах, просоленные своим и лошадиным потом, в хорошем кровяном маринаде. Впереди, в створе улицы, замерли три всадника: очень высокий – в кирасе, очень толстый, с чудовищно широкими плечами и тоже – в кирасе, нормального роста и пожалуй что стройный – в знакомой синей бригандине, заметно утратившей исходный благородный колер.

Высокий откинул забрало армэ и воззрился на Жерара, который дожигал боевое беснование.

– Эй, молодой! – окликнул высокий. – Молодой!

Жерар невольно перестал терзать поводьями рот коня, от чего тот немедленно успокоился, утомленно уронив голову.

– А?! – голова в саладе бестолково заворочалась.

– В жопе нога, – парировал высокий.

– Уго?

– Полвека Уго, – он еще раз показательно осмотрел Жерара с головы до пят и постановил: – Что тут скажешь? Тебя надо наградить! За зверство!

– Фу, ну и вонища! – сказал третий в некогда синей бригандине, открыв салад.

Из-под старомодного барбюта второго всадника – толстого – пропищал препротивный тонкий голос:

– Хотя порой чужие свойства нам причиняют беспокойство. Нетрудно все-таки понять: навоз не может не вонять, – его сивый мерин трижды качнул головой и зафыркал, словно соглашаясь.

Филипп, а это, конечно же, был он, повесил правую рукавицу на рукоять меча, обернулся, пошарил под бартелем и снял шлем.

– Простите, сир, не знаю вашего имени, что с моей стороны досадное упущение. Ведь я не могу по чести отблагодарить вас за столь вовремя подоспевшую помощь!

– Пф-ф-ф-р-р! – де Ламье фыркнул не хуже сивого мерина. – Знаешь ты «вашего имени», знаешь, и довольно давно – это наш жирный приятель Петроний. Скажи, Петроний, а какого дьявола ты здесь делаешь? Только не надо лить мне дерьмо в уши – я следы твоего коня давно изучаю – почти от Брюгге!

Петроний не стал «лить дерьмо в уши». Вместо этого он стянул барбют, то ли ровесник основания Прусского союза, то ли первый экземпляр гуттенберговой Библии. На солнце засверкали гладко выбритые лоснящиеся щеки и маленькие черные глаза.

– Ну? – поторопил Уго. – Ты выбрался из-за прилавка и влез в кирасу ради моциона?!

Итальянец извлек из поясного кошеля кусок тряпки, чтобы промокнуть пот со лба. Потом, аккуратно поместив ее на место, ответил:

– Я, дружище, рад тебе помочь. И рад тебя видеть, но не настолько, чтобы переползти из-за прилавка прямиком в кирасу. Это он меня заставил.

– Заставил?! Тебя?! – Уго изумился так, что даже забыл спросить очевидное – о ком речь.

– Много денежек, дружище. Очень много чертова серебра.

– Да кто он?! – крикнул потерявший терпение Филипп, мотая головой по обе стороны – от Уго к Петронию и обратно.

– Он, – толстяк ткнул большим пальцем через плечо, от чего скрипнули все сочленения наручей, явно помнивших хозяина в куда более стройном состоянии.

Наставник и молодой рыцарь повернули коней, ибо вдумчиво смотреть за спину в доспехах – дело утомительное. Позади обнаружился прямой как копье и такой же стройный человек в высоких кавалерийских ботфортах, черном упелянде поверх бригандины, которая сверкала заклепками через расстегнутый до пояса костюм. Шлем он уже снял, под ним обнаружилось худое лицо с миндалевидными карими глазами, полуседая борода и длинные волосы, в которых белого было куда больше, чем черного.